— Вы их покрутите. Это будет означать, что вы молитесь.
И собственноручно показала, как это делается.
Все дружно последовали ее примеру. Особенно бойко крутились диски у Франка.
— Чудные у них молитвы, — пробормотал Дубравин, лениво хлопая по дереву ладонью. — Не надо напрягаться. Крутанул. И твоя молитва полетела к небесам. Смешно.
«Впрочем, как говорится, в чужой монастырь со своим уставом не лезь. Ищет Андрюха исцеления у здешних лам. Пусть ищет. А наше дело — сторона», — думал он, с жалостью и любовью поглядывая сзади на согбенную спину и вытянутую из ворота рубашки тоненькую шейку Франка.
Поднялись по ступенькам. И вошли в главное здание дацана. Подивились на разноцветные «ненашенские» изображения грозных демонов. На самую главную статую загадочно улыбающегося Будды.
Александр с удивлением наблюдал за тем, как быстро и просто освоилась в этих стенах его жена. Людка сложила как-то так особенно руки по-индийски. Поклонилась статуе Будды. Зажгла пахучую палочку с ароматным дымком. Установила ее напротив фигуры.
Ему оставалось только размышлять: «Мы так мало знаем о народах, которые населяют Россию, наш общий дом. Вот буряты, к которым мы сейчас приехали. Они буддисты. А что мы знаем об этой вере? Только то, что она пришла откуда-то с Востока. То ли из Индии, то ли из Китая. И все».
А вездесущая Майя тем временем подвела к ним плосколицего монаха с короткой стрижкой и узенькими черными глазами.
О чем-то поговорила с ним по-своему. И он повел Франка к нише, где за стеклом находилось нетленное тело хамбо-ламы, который когда-то, почти сто лет назад, ушел в нирвану, да так в ней и остался. Монах открыл замок на узенькой дверце. И впустил Андрея внутрь ограды…
* * *
От Итигэлова, который, так сказать, ушел в другое измерение, Майя повела их к живому и здавствующему знаменитому ламе Дершиеву.
Они прошли мимо целого ряда дощатых сколоченных щитовых домиков и остановились на порожке перед наружной дверью одного из них.
Дубравин присел на скамеечке возле крылечка. Он не особо заморачивался по поводу поездки. Его журналистская сторона души, конечно, интересовалась всем окружающим, а вот христианская молчала в некотором недоумении. Он привык, что православие — единственная и неповторимая религия. И в ней есть все необходимое для духовного совершенствования человека. И потому все эти экзотические храмы, молодые люди в оранжевых накидках, их песни и движения его мало волновали.
Консультация тянулась долго.
Но наконец Франки вышли. Через пару минут появилась Майя. Осмотрела слегка растерянным взглядом двор и уперлась в стриженый крутой затылок Дубравина.
— Александр Алексеевич! — обратилась она почтительно к нему. — Он зовет вас!
— Меня?! — Дубравин был воистину смущен и как-то озадачен. — Я вроде к нему не собирался… Может, ее? — кивнул он на жену.
— Вас! — почему-то перешла на шепот верная Майя. — Он сказал, что там во дворе сидит один большой человек, прилетевший вместе с больным. И этот человек нуждается в разговоре с ним, с ламой, намного больше, чем тот, который сейчас выходит.
Дубравин взволновался и даже слегка струхнул. Каким-то непости жимым способом лама узнал о его приезде. Хотя почему непостижимым? Майя могла сказать.
К пятидесяти годам всегда есть что спросить о здоровье.
Так что он вздохнул и неторопливо отправился за дощатую дверь.
А там не было ничего необычного. Небольшая комнатушка, заставленная коробочками, статуэтками. По стенам развешены разные травы. Везде изображения Будды, какие-то книги. И надписи на непонятном языке.
Сам лама еще не старый. Голова стриженая, лицо слегка вытянутое, значительное. Брови такие округлые, прямо дугами над глазами. А вот глаза… Глаза интересные. Не узкие щелочки, как у простонародья. А карие и круглые.
«Видно, что в нем крови намешаны! — думал, входя, Дубравин. — Бровастый. И сидит просто». — В его представлении лама должен был сидеть, подвернув под себя ноги, в позе лотоса. А он за столом. На скамейке.
Дубравин, не зная, как поступить, остановился посреди комнаты.
Лама посмотрел на него. И любезно пригласил садиться, показав кивком на скамейку.
Так они устроились напротив друг друга. Оба яйцеголовые, коротко остриженные. И даже в чем-то похожие. Скорее всего, живыми, внимательными глазами.
— Хотите чаю? — произнес лама.
— Не откажусь! — ответил Дубравин.
Лама встал во весь рост. Взял с плитки стоящий чайник позади себя, налил две неглубокие разноцветные (как в Казахстане) пиалы душистого зеленого чая. Поставил и пододвинул ему одну. Потом подвинул поближе к гостю пачку с белым сахаром и еще одну пиалу с сухофруктами.
Дубравин пить не торопился. Ждал, пока чуть остынет.
— С какими заботами к нам? — спросил лама гостя.
— Да вот с другом приехал, чтобы поддержать, помочь. Вы уже с ним встречались.
Лама кивнул головой утвердительно. Да, мол, встречался.
В эту секунду Дубравин заметил, что на стриженой голове ламы, на лбу начали проступать капельки пота.
«С чего бы это? Тут вовсе не жарко», — подумал он. Но продолжил говорить о Франке:
— Ничего врачи не могут сделать. Хотя вроде бы самая передовая медицина у них в Германии.
— Это не вопрос медицины. Это вопрос веры! Вашему другу не хватает веры, чтобы жить. Его душа исчерпала себя. А болезнь эта — она, по нашим представлениям, служит для быстрой эвакуации душ, которые в безверии могут набрать тяжелейшую карму. По-вашему, христианскому — грехов…
Дубравин, никак не ожидавший такого откровенного разговора, слегка опешил. Помолчал. И продолжил:
— Но он хочет жить. Он очень хочет жить!
— Это так! — ответил лама наконец, вытирая пот со лба. — Но хотеть и мочь — разные состояния. У него нет цели! — И добавил: — Давайте я вас посмотрю! Что у вас болит?
— Да я вроде бы здоров. Только ноги болят. Сильно. А в детстве они у меня даже отнимались.
— Дайте вашу руку! — попросил лама.
И когда Дубравин, расстегнув рукав, подал ему ладонь, он аккуратно, мягко взяв его ладонь в свою, стал слушать пульс. Прошла минута. Лама внимательно прислушивался к пульсу и наконец, выдохнув, произнес:
— Я так и думал, ты здоров. Мы делаем диагностику по пульсу. Древняя методика. Но надежная.
Дубравин в это время подумал: «Чего это он перешел на “ты”? Мы с ним вроде вместе коз не пасли!» Но возражать не стал.
А лама добавил:
— А ноги — это кармическое. Эту болезнь ты принес из прежнего своего воплощения…
Дубравин в принципе знал, что в буддизме, как и в индуизме, верят в то, что душа после ухода переходит из тела в тело. Но такой конкретный поворот в разговоре его зацепил за живое! Он набрался решимости и стал спрашивать:
