Дубравин без задней мысли зашел к ним. Бритый морщинистый ксендз в шапочке с улыбкой приветствовал его на польском.
«Может, он думает, что единоверец забрел к ним помолиться?» — соображал Дубравин.
И потихоньку-полегоньку, перекрестившись пару раз на всякий случай, отвалил.
Он снова нашел своих. И все вместе они пристроились в хвост длинной очереди, стоящей в Кувуклию, где и находится Гроб Господень.
Очередь, состоявшая из паломников — женщин в платках и длинных юбках, бородатых мужчин с крестами, — двигалась медленно. Она то что-то запевала, то начинала бормотать.
Дубравин спросил у гида о том приделе, в котором только что побывал:
— Это только у католиков свой угол есть?
— Что вы! Весь храм и все его приделы, а также все раритеты разделены до последнего сантиметра между разными христианскими конфессиями, — охотно пояснил гид-провожатый. — Больше всех тут, конечно, захвачено греческой церковью. Оно и неудивительно — эта церковь самая старая. Но и армяне сзади к Кувуклии пристроили свой кусочек. И копты свою святыню расположили… И не дай бог, кто-то нарушит границы. Вот тут один из католической конфессии занес лестницу и хотел что-то поставить к иконе Божьей Матери. Но его так поперли, что еле ноги унес. А лестница так и осталась стоять. И стоит уже много лет. Все боятся ее трогать…
Медленно, но неуклонно, извиваясь и петляя по храму, народная очередь двигалась к Гробу Господню. Чем ближе святыня, тем больше было беспорядка. Кто-то лез вперед без очереди. Кто-то хитрил и пристраивался к впередистоящим.
Его группа двигалась сплоченно и чинно. В руках свечки, которые надо приложить к гробу. На лицах торжественность и умиление.
Вот уже виден и сам вход в святое место. Но там давка. Толпа напирала. Ее сдерживали. У входа в Кувуклию стоял здоровенный, богатырского телосложения молодой безбородый послушник в коричневой грубой рясе с распущенными кучерявыми волосами. Ноги его, обутые в грубые сандалии, были похожи на столбы. Из-под рясы, подпоясанной веревкой, выпирало могучее пузо.
Дубравин опытным взглядом бывшего борца оценил стать молодца килограммов в сто двадцать — сто тридцать.
Этот греческий послушник и регулировал движение народа. Своим очень своеобразным способом. Он повесил на двух стойках перед входом веревочку. И не давал напирающей толпе заходить за нее.
Когда масса заступала черту, послушник налетал на нее, выталкивая народ грудью, животом и выставленными локтями.
Толпа некоторое время робко жалась у веревочки. От нее отделялись люди и проходили, проскальзывали в пещеру, чтобы там приложиться ко Гробу.
Но сзади напирали. И цикл повторялся снова.
Дубравин видел, что этому Голиафу, как окрестил он про себя грека, нравится его работа. Более того, он чувствовал, что послушник «ноги как столбы, а руки как ноги» даже забавлялся этим, гордился своей силой.
И еще по выражению молодого лица он видел, что грек презирал их всех, стоящих в очереди. Презирал этих женщин в платочках, мужчин с опущенными долу глазами. И от этой безропотной покорности исполин наглел еще больше.
Когда Дубравину оставалось метров пять до входа, послушник в очередной раз налетел на народ, сминая женщин, стоящих впереди. При этом на молодом румяном лице его было прямо-таки написано: «Знайте свое место, букашки!»
Дубравин решил для себя: «Если толкнет меня — не потерплю. Заеду ему сначала правым крюком в челюсть. А потом прямым в солнечное сплетение. Попрет дальше — подсеку его передней подножкой».
Он выпрямился во весь рост. Расправил широченные плечи и смело с вызовом посмотрел прямо в глаза молодому греку.
Еще немного! Еще два человека впереди. Дубравин крепко сжал и разжал кисти рук, разминая их. Нацелился глазами в левую скулу грека. Ну…
В эти секунды, видимо, поняв, что мужик, который сейчас окажется рядом, вовсе не робкий паломник, молча и безропотно сносящий толчки и накаты, а крепкий боец, грек неожиданно повернулся. И… ушел куда-то вглубь храма.
Дубравин облегченно вздохнул: «Ну, спаси Господи! Пронесло!» И продолжил движение. Прошли минуты. А ничего не менялось. Очередь потихонечку двигалась. Никто не нарушал порядок. Люди цепочкой приближались ко входу в святыню. Крестились. Заходили. Выходили.
Похоже, послушник только создавал нервозную обстановку. Провоцировал конфликт. А без него общение со Христом намного проще и благообразнее.
Дубравин неторопливо, даже пропустив вперед себя двух женщин, прошел в Кувуклию.
Постоял, подождал, пока впереди стоящая женщина приложится ко Гробу и выйдет. Затем прошел в пещеру, где стоял каменный саркофаг с надвинутой на него гранитной или мраморной (он не понял) крышкой.
Вот и Гроб Господень.
Он встал на колени перед ним. И коснулся горячим лбом прохладного мрамора.
«Господи! — воззвал он. — Помоги найти свою дорогу к Тебе! Разреши сомнения и вопросы. Дай знак!»
Несколько секунд стоял он так коленопреклоненный у Гроба Господня. И чувствовал, как какая-то неведомая, но ясно ощутимая волна энергии, радости проникала в его уставшее сердце…
Обнадеженный и успокоенный, он вышел из Кувуклии. И прошел вглубь храма, разглядывая по ходу дела древние кружевные подсвечники, скорбные лики на иконах — все то, что за тысячелетия верующие люди ухитрились нанести сюда.
«По-видимому, они уверены в том, что все это потускневшее золото и серебро нужно Богу», — думал он, глядя на эти вещицы.
Вышел из полутьмы и прохлады храма во двор. А там уже стоял, дожидаясь свою группу, чудаковатый гид. Дубравин подошел к нему воодушевленный. И даже где-то обновленный свершенным паломничеством. И сказал:
— Как странно. А я столько лет представлял себе это место совсем другим. Не таким простым. И приземленным. А теперь вот увидел своими глазами то, что здесь было две тысячи лет назад.
На что гид ему ответствовал:
— Но так здесь было не всегда. В четвертом веке сюда, в Иеруса лим, приехала мать византийского императора Елена. Она провела своеобразное расследование. И определила, что где находилось во времена Иисуса. Вот по ее указаниям здесь и построили храм. С того времени это место и стало принимать паломников.
После посещения храма Гроба Господня их повезли на автобусе в Старый город. По дороге они дивились такой вот чужой, своеобразной, пестрой жизни.
Их привезли в магазин, где хитрые иудеи продавали туристам и паломникам освященные предметы: иконы, крестики, распятия, цепочки, ковчежцы.
Здесь Дубравин купил икону с вделанным в нее камешком. Якобы взятым с места казни Иисуса.
* * *
Сны в этой поездке, в жарком климате — томительные и яркие одновременно. И посещают его почти каждую ночь. Душно спать там, где солнце печет нещадно, а звезды так близки и манят, как в детстве.
