Куда там!..
И вот сегодня, вспомнив это, Амантай Турекул все равно решил съездить к ней. Благо хитрая бестия позвонила сама. Он быстро собрался и через полчаса уже звонил в дверь маленькой, но уютной квартирки, которую снимал для нее.
* * *
Не зря все эти годы изучал он тибетское искусство любви и познавал даосские практики. Нет для него тайн ни в своем, ни в ее теле.
«Ну, так какая же у тебя кривизна? — думает он, входя в нее со всей мощью и энергией. — Рано или поздно, но я добьюсь своего. Ты будешь не только хотеть, но и полюбишь меня!»
Но дело не заладилось и сегодня.
Он чувствовал это по тому, как торопливо она начала постанывать, как поспешила с вопросом: «Тебе хорошо?» Да и еще по десятку признаков он видел, что она притворяется и хочет только одного, чтобы он поскорее закончил и оставил ее в покое.
Но его такой секс не устраивал. И он снова и снова делал попытки разжечь ее, применял все свое мастерство, стараясь лаской и нежностью разбудить в ней желание.
Многому он научился за годы непрестанных трудов. Неутомимым и могучим казался он своим женам. А все потому, что применял когда-то тайную, а теперь заново открытую технику китайцев-даосов. И главное в ней — это умение довести партнершу до оргазма, не теряя контроля над собою.
Снова вошел. Толчок за толчком. Еще, еще. Он уже ощутил, что сейчас «улетит» и эксперимент закончится фиаско.
Надо остановиться. Тяжело. Но нужно. Достал свой «нефритовый молот». И несколько секунд подержал его на весу. Эрекция спала.
И снова в бой. Так повторилось два раза. Состояние напряжения стабилизировалось, и теперь он мог экспериментировать.
Он применил давно опробованный и доказавший свою эффективность метод. Сделал семь коротких, дразнящих толчков. А затем восьмой — глубокий, сильный. Судя по тому, как глубоко она задышала, он понял, что ей понравилось. И так несколько раз. И снова он приблизился «к краю» — опять перерыв.
Вздохнул, успокоился, начал совмещать свою серию с новым приемом — «возничий разворачивает коней». Начал работать тазом, прижимая юйхэн — «нефритовый молот» — то к одной, то к другой стороне юймэнь.
«Любят эти китайцы придумывать разные красивые названия своим действиям, — думал он по ходу дела. — Даже глубину толчков описывают в поэтических терминах — «струна лютни», «зубцы водяного каштана».
Теперь он несколько раз ударил по «струне», а затем направился прямиком к «северному полюсу». То есть, говоря современным языком, вошел до самого упора.
И вдруг до него донесся ее тихий шепот:
— Ильдар!
В эту секунду Амантай понял, что она сейчас даже и не с ним. А закрыв глаза, представляет какого-то неведомого Ильдара. Может быть, даже того, кто ее изнасиловал. Или того, к кому она собиралась сбежать от него.
Мгновенно вспомнил все Амантай Турекул. И ту историю в Турции. И ее бесконечную ложь. И прямо-таки вскипел от злобы и ревности: «Я тут с нею вожусь, пытаюсь сделать ей приятное. А эта тварь еще и…» — додумать он не успел. Руки сами рывком перевернули ее. И схватили сзади за длинные волосы. Амантай намотал их на кулак. В порыве одновременной страсти и ненависти рванул их к себе так, что голова ее запрокинулась и она закричала от боли. Но он уже не обратил на это внимания, «пришпорив коня», навалился сзади и начал иметь ее, что было мочи! Пёр и пёр изо всех сил…
И вместо того, чтобы извернуться и попытаться выскочить из-под него, она вдруг быстро-быстро лихорадочно начала работать бедрами. Эта скачка все набирала и набирала темп. Теперь Амантай сверху видел ее тонюсенькую талию, широкие белые бедра и качающиеся в такт волосы. От этого зрелища его охватил просто какой-то дикий, звериный восторг. Распирала сила. И радость.
В ту секунду, когда он уже изнемог от этой скачки и готов был сдаться, что-то произошло с этим роскошным телом. Будто взрыв. Оно завибрировало под ним. Движения внезапно прекратились. Женщина застонала. Тяжело задышала сквозь зубы. И опала, опустилась, легла ничком на широченную кровать. «Как осенний лист на белый снег».
Изможденный и мокрый, он лег на нее, думая: «Ну, теперь переругаемся. Точно!» И отпустил ее закрученные на кулак волосы.
Но она неожиданно повернула голову набок и благодарно чмокнула его в губы. В эту же секунду он увидел ее счастливые, смеющиеся глаза.
«Так вот оно что! — подумал довольный Амантай. — Она хотела, чтобы ее изнасиловали! Она искала этого. Поэтому и таскалась по барам. Флиртовала с торговцами… Искала приключений. А я-то дурак. Все к ней с нежностью. С лаской. Жалел. Прав, тысячу раз прав пророк Мухаммед (да благословит его Господь и приветствует). Женщина подобна ребру. Всегда есть кривизна. И не надо ее исправлять. Лучше приспособиться к ней. И использовать на радость».
Пока он собирался и одевался, она сидела на кровати голая. Улыбалась растерянно и одновременно радостно. А потом шепнула ему при прощании:
— А я-то про себя называла вас дедушкой!
XI
Из тех, кто сегодня любуется восстановленным во всем своем великолепии храмом Христа Спасителя, мало кто знает, что он видит далеко не всё. Золотые купола и белоснежные стены скрывают от глаз целый мир. Внутри храм похож на слоеный пирог. В нем имеются скрытые нижние этажи, в которых расположены хозяйственные службы, гаражи, офисы, трапезные, залы для заседаний.
Дубравин тоже этого не знал. И сначала пошел к парадному главному входу в храм, где стояла небольшая очередь. Но расспросив охранников в черной униформе, стоявших у входа, понял, что ему не сюда.
Только минут через десять он обнаружил то, что искал. Вход в зал заседаний, который был расположен в цокольном этаже с другой стороны.
Здесь документы проверяла полиция.
В фойе он зарегистрировался. И двинулся вдоль ряда столов и лотков, на которых были разложены книги, газеты, журналы. Купив пару изданий, он прошел в зал, поразивший его своей красотой. Над президиумом раскинулось огромное панно, изображающее сцену из Священного Писания, хрустальные эксклюзивные люстры, полы, покрытые дорогими коврами, белые ряды кресел с алой бархатной обивкой. О серьезности мероприятия свидетельствовали бригады телевизионщиков с ведущих каналов, расположившихся в разных местах зала и настраивающих свою аппаратуру.
Дубравину невольно вспомнился предыдущий съезд «Трезвого дела», состоявшийся в Доме журналиста. Там было тесно, жарко. Но интересно. Шла дискуссия между сторонниками «культурного пития» и теми, кто категорически настаивал на лозунге: «Русский — значит, трезвый». Особенно запомнился ему один профессор, который говорил по поводу «культурного пития»:
— Что греку или французу хорошо — то для русского смерть.
Тогда он столкнулся с группой монахов, которые, судя по всему, мнили себя великими радетелями за дело трезвости русского народа. Стычка произошла после выступления Дубравина, в котором он рассказал о том, как помогают в деле отрезвления молодежи восточные боевые единоборства:
