Режиссер Ло Вэй все никак не выходил, а я не осмеливался сорваться и уйти без спросу, мне ничего не оставалось, как продолжать там сидеть. Чем больше я смотрел на ту продавщицу, тем сильнее она меня раздражала и тем больше она мне казалась некрасивой. А она стояла там у себя и занималась своими делами — протирала товары, наводила порядок и время от времени поглядывала на меня. Возможно, в ее взгляде и не было ничего враждебного, но тогда мне казалось, что она всем своим видом показывает, как сильно она меня презирает.
А когда Ло Вэй наконец вышел, она сразу же устремилась к нему и кокетливым голосом спросила: «Режиссер Ло, как вам? Что вам угодно?» А я сразу же поморщился: до чего же это отвратительно.
Кто бы мог подумать, что буквально через месяц я стану знаменитым. Мне было тогда всего двадцать два года, и мой гонорар составил астрономическую сумму почти в пять миллионов. И вот однажды я вспомнил про этот случай с продавщицей и повел людей из своей команды в тот самый бутик. Они выстроились, словно телохранители, по обе стороны от меня, и я как босс вошел внутрь.
Сейчас это уже в прошлом, а тогда на качественных и дорогих рубашках, которые затем паковались в бумажные свертки, было множество булавок. Я нашел ту продавщицу и сказал ей: «Вот эту, эту, эту и эту — принесите, я хочу примерить». Она распаковала все выбранные рубашки, а я, расстегнув пуговицы, лишь небрежно примерил их и затем отбросил в сторону, как мусор. Так я перемерил несколько десятков рубашек, затем продолжил выбирать обувь и штаны. После того, как я перемерил целую кучу вещей, я бросил небрежным тоном той несчастной продавщице: «Вот это беру, а это — нет, вот это беру, а это — нет, заверните и доставьте их ко мне в отель». Затем развернулся, чтобы уйти. Эта девушка, видимо, уже находилась на грани нервного срыва, и ко мне немедленно подошел управляющий: «Господин Чан, простите, пожалуйста, но она не все запомнила». И я ответил: «Я сказал все очень четко и ясно, чего ей непонятно? Эти рубашки я беру, а эти вот — нет. Хочу, чтобы каждая выглядела как новенькая, чтобы все булавки были на месте. И заверните их как следует». И вышел из магазина.
Эти рубашки до сих пор валяются где-то у меня дома, я ни разу не надевал их со дня покупки. Я отправился в тот бутик лишь для того, чтобы отомстить этой девушке — нечего было так презрительно ко мне относиться! Знаете, как долго ей пришлось упаковывать эту стопку одежды? Стоило мне об этом подумать, я радовался, как ребенок. Вот видите, какой я тогда был вредный! Вел себя как маленький. Оглядываясь на это сейчас, я говорю себе: «Ты думал, что так ты отомстил, выпустил пар? Да ты просто глупец. Зачем держать злость на какую-то там девушку?» Если бы это произошло сегодня, я бы точно смог ее простить. А в то время я был слишком не уверен в себе и очень боялся, что ко мне будут пренебрежительно относиться.
Разбогатев, я не оставил свой образ дерзкого парня, словно я действовал назло всем подхалимам. Это приносило мне удовольствие, я как будто мстил. И вот как-то раз важный человек, Шао Ифу,
[7] пригласил меня на встречу в отель «Пенинсула». Будучи раньше простым каскадером, я часто проходил мимо его здания, не осмеливаясь зайти внутрь, притом что очень этого хотел; а когда однажды мне представился удобный случай, я вошел, но боялся даже ступить на ковер. Я сильно обрадовался тому, что, прославившись, я получил личное приглашение от медиамагната из семейства Шоу, чтобы выпить вместе послеобеденный чай. Я взял с собой восемь ребят, специально надел джинсы и майку и вразвалку вошел в отель. Все увидели, что это Джеки Чан. Ко мне поспешно подошел портье: «Простите, господин, сюда нельзя в майке». Я ответил: «Да? Нельзя в майке, говорите? Тогда найдите же мне рубашку». Мне принесли рубашку, я небрежно набросил ее на себя, не застегивая, и в таком виде пошел пить чай и болтать с Шао Ифу. На следующий день я снова поехал туда на встречу, на этот раз сверху на мне была рубашка, а снизу — шорты, и я вновь вразвалку зашел внутрь. Портье снова пришлось подойти ко мне: «Простите, господин, сюда нельзя в шортах». Я ответил: «Ладно, найдите мне тогда брюки». Мне принесли брюки, и я стал их надевать прямо там, где все пили кофе, а надев их, я нарочно не застегнул ширинку. Оба раза вокруг меня было много людей, они показывали на меня пальцем, смотрели и обсуждали, а мне все это было в радость. Вы, богачи, каждый день наряжаетесь, вы безукоризненно одеты, а я вот специально так не буду делать, я буду нарушать ваши обычаи, а вы не посмеете меня презирать за мой внешний вид.
Потом, когда я приехал в Америку, то обнаружил, что там никто не знает, кто такой Джеки Чан, несмотря на всю мою популярность в Гонконге и Юго-Восточной Азии. В то время я почти не говорил по-английски, все для меня было в новинку, и там у меня уже не получалось быть заносчивым. Мир киноиндустрии, который я увидел, произвел на меня сильное впечатление: я возомнил когда-то, что с моим гонораром в пять миллионов гонконгских долларов я могу считаться звездой мировой величины. Лишь приехав в Голливуд, я осознал, кто такие настоящие селебрити, они получали в то время по пять миллионов американских долларов! И я тогда подумал: «Ого! А смогу ли я когда-нибудь заработать такой гонорар?» Вспоминая об этом теперь, можно сказать, что если у тебя хватает смелости задумать что-то невероятное, а затем бороться и прилагать к осуществлению своей мечты все усилия, то все в итоге сбудется. Что там гонорар в пять миллионов, я получал и двадцать, а если прибавить премию, то и все двадцать шесть миллионов долларов.
С той поры, как у меня появились деньги, и вплоть до сегодняшнего дня я все время ношу с собой пятьдесят-шестьдесят тысяч наличными. Первая причина: после того как я привык быть бедным, с «живыми» деньгами я чувствую себя в безопасности. Находясь в Гонконге, я всегда поддерживаю баланс в сто тысяч гонконгских долларов в своем кошельке, в Америке — три-четыре тысячи американских долларов, а в Пекине — десять тысяч юаней (просто так получается, что в мой кошелек влезает только десять тысяч, так бы я положил и все сто). Гонконгские купюры довольно крупного номинала, отчего пятьдесят тысяч гонконгских долларов — это всего лишь одна тонкая стопка. Вторая причина: я не привык пользоваться кредитными карточками. В прошлом я почти что не ходил в школу и не умел подписываться. Тем более что тогда с кредитками было больше хлопот, чем сейчас: приходилось каждый раз заполнять бланк — писать имя, адрес и еще ряд сведений по-английски. Когда я впервые с этим столкнулся, то сразу испугался. А бывало и так: я ставил подпись, а после проверки мне говорили, что она не подходит. Это происходило потому, что я не очень-то умел писать, вот и получалось каждый раз по-разному. Поэтому я стал расплачиваться только наличными. Если нужно было что-то купить, я сразу доставал свой ворох купюр и начинал демонстративно отсчитывать деньги. Американцы имеют при себе максимум пятьдесят долларов, для оплаты крупных покупок используют кредитку, и, когда я вот так доставал свои деньги, окружающие, должно быть, жутко пугались, думая про себя: «Господи, кто этот человек?» Но я же не виноват, что не умел заполнять бланки! Вот мне и приходилось отсчитывал деньги перед кассой. А если дело касалось более крупной суммы, то я просил своих ребят помочь подержать стопку. Потом, когда я стал знаменит и все больше и больше людей стали узнавать меня, расплачиваться кредиткой стало легче. Мои сегодняшние карты не подписаны, я не ставил на их обратной стороне подпись: мне поверят и так. Кстати, у меня в кошельке есть одна карта черного цвета без кредитного лимита, и тот, кто ее найдет, сможет купить даже самолет, вот только все зависит от того, поверят ли вам во время оплаты, ха-ха.
