Я остановил в канале ближайшую гондолу, договорился о цене и пересек Сады с запада на восток, предоставив всей честной компании возможность покататься под промозглым ветром. Им пришлось резко менять всю тактику, но я не ошибся в этих ребятах – к подобному повороту они оказались готовы и, сильно отстав, за мной следовали две лодки.
Мы катались, пока им это не надоело точно так же, как и мне. Я попросил пристать на неприметной улице, расплатился. Перешагнув через спящего бездомного бродягу, которого совершенно не смущал холод и соседство с крысами, открыто вошел в переулок, из которого смердело несвежей рыбой, а мусор никто не думал убирать последнюю тысячу лет. Возле старой решетчатой калитки остановился и постучал по ней ногой, не став оборачиваться. Пусть смотрят. Это именно для них.
Невысокий мужик, по глаза заросший светлой бородой, появился из подъезда почерневшего от времени здания, подошел ко мне, держа руки в карманах.
– Хочу снять комнату, – сказал я ему.
Он придирчиво меня осмотрел:
– Есть несколько. Какую тебе?
– Полный пансион и подальше от воды. Лучше всего рядом с чердаком.
– Оплата сразу.
– Само собой.
Во дворе засыхал плющ, заброшенный каменный колодец накрыли нестругаными досками, плохо подогнанными друг к другу. Здесь же стояла старая гондола, давно требующая покраски и ремонта треснувшего киля. За ней лестница – темная, точно чрево кита.
– От кого ты? – не оборачиваясь, спросил он.
– Я был у тебя больше десяти лет назад. С Артуром.
– В Риерте полно людей с таким именем.
– «Кувшинка».
– Ясно.
Он привел меня на второй этаж, протянул руку, и я вложил в нее несколько банкнот. Тропы контрабандистов – чудесная вещь. Особенно если хочешь скрыться от чужих глаз. Это место мне показал Мосс, и в городе их… какое-то количество.
Одна из стен в ванной комнате оказалась проломлена, дыра вела в соседнее здание. Оно стояло заброшенным: пол в грязи и рухнувшей с потолка штукатурке, пачкающей мои ботинки. На первом этаже плескалась вода – прямо в холле находился причал с лодкой, а двери выходили в канал.
– Они начнут волноваться? – спросил он меня.
– Через какое-то время.
– Хрен я им открою дверь. Удачи.
Контрабандист ушел, и вскоре вместо него появился тощий парнишка. Выслушал адрес, описание корыт тех, кто меня пас, сел за мотор, а я лег на дно, между двух ящиков, натянув на себя брезент.
Как я и думал, мой хвост остался одурачен. Настало время заняться серьезными делами.
«Короткое лето», как всегда, ломилось от посетителей. Запеченные устрицы, вареные лобстеры, тушеные мидии с чесноком за смешные деньги привлекали сюда все окрестные кварталы. Плюс собственноручно сваренное пиво, пахнущее цедрой и корицей, – добавляли известности этому месту.
В любой вечер, если не назначали комендантский час, здесь не протолкнуться. Гул, гомон, смех, звон бокалов, запахи, от которых есть захотелось бы даже каменной статуе, тусклый свет электрических ламп и музыка, которую создавали аккордеон и гитара.
Было тепло, и я распахнул полупальто, лавируя между столиками, заглядывая в темные закутки, затянутые никотиновым туманом, и протискиваясь среди посетителей. Кто-то из них сунул мне ледяную кружку с пивом, ничего не спрашивая и не требуя, и я благодарно похлопал его по плечу, слыша, как они смеются, предвкушая начало отборочных соревнований по регби. Здесь каждому рады, даже если ты чужак и тебя видят впервые.
Атмосфера Садов Маджоре, с их богемной ночной жизнью, свободой и желанием быть выше, чем обыденные проблемы, мне всегда нравилась. После войны я часто сюда приходил и едва не остался в разноцветных кварталах художников, артистов и поэтов. Мне легко в подобной обстановке, хотя я ценил и темные депрессивные углы пустых хервингеммских пабов на Джордж-стрит. Как часто говорит старина Уолли, наливая мне виски, ганнери Шелби та еще разносторонняя личность.
Мюр я нашел за треугольным столиком, возле входа на кухню, откуда шел жар и аромат готовящихся на гриле лобстеров. Она беседовала в компании незнакомых мне людей, и никто не удивился, когда я присоединился к ним, поставил пивную кружку на стол, рядом с ее коньячной рюмкой.
Демократичность «Короткого лета» всем известна. Здесь можно не представляться, подходить к любой группе, обсуждать интересные темы, начиная от искусства и заканчивая политикой. Это был клуб по интересам, который с радостью принимал, если ты соблюдал правила заведения, не донимал людей и вел себя прилично.
Мюр, увидев меня, приветливо улыбнулась, прижалась головой к моему предплечью, чем, кажется, опечалила одного из своих случайных собеседников. Уверен, что этот жест предназначался именно для него, разрушив ему все дальнейшие планы на грядущую ночь.
Спорили о республиканском вине. Я довольно быстро потерялся в географии региона Шаблизэ, в сортах пятидесятилетних лоз, произрастающих на холмах возле берегов сонной Грену, в кимериджских почвах с чередованием известняка и мергеля, созревании в дубовых бочках и прочем. С вином я не столь дружен, как с айлами, так что преимущественно молчал, выслушивая доводы умных людей. Мюр, в отличие от меня, легко поддерживала подобную тему, которая незаметно от вина перешла к стремительно развивающейся моде на ар-нуво, которую у нас в Королевстве называли модерном.
Не знаю, куда исчезли полтора часа, но вышли мы на улицу к часу ночи, когда многие посетители уже отправились по домам.
– Ты выглядишь напряженным, – сказала девушка. – Нервничаешь?
– Немного, – признался я. – Днем за мной следили, так что просто стараюсь быть осторожным и не привести их следом за собой в гости к Брайсу. У тебя все готово?
– Лодка и лодочник.
– Он надежный?
– Это Кроуфорд.
– Хм… Когда он пришел в себя?
– Сегодня утром. Я передала ему твое письмо и записку. Он сейчас как старый больной гриф – ненавидит весь мир и хочет сожрать чью-нибудь печень.
– Пусть только довезет до места, с собой его не возьму. Юэн не в том состоянии, чтобы помочь нам.
Кроуфорд ничуть не напоминал старого грифа. Скорее большого, очень несчастного нахохлившегося воробья, приземлившегося на лодку и закутавшегося в несколько слоев брезента, из которого торчала лишь голова. Он посмотрел мутным взглядом и кивнул столь осторожно, словно каждое движение причиняло ему боль.
– Готов?
Юэн издал странный звук, который я счел за утвердительный. В лодке было тесно из-за большого массивного ящика. Я сел прямо на него, сказав Кроуфорду:
– Давай потихоньку на самый восток Белой Скалы, не выходя в море. Следует подойти к ней со стороны мелей.
– Там большой участок суши, ганнери. Куда конкретно?
