— Дома никого не будет?
— Нет. Лысая поживет.
— Прекрасно. Я ей позвоню.
— Она скоро придет.
— Как раз подходит к калитке. Не сейчас. Вечером. Провода поют.
— Слышу.
[И вправду, через минуту услышал калитку, шарканье на ступеньках и шаги в сенях.]
— Поешь со мной? — спросил.
— Нет. Уже поела. Сегодня только молоко.
— Поставь в холодильник.
— Откуда такой пармезан? Сестра прислала?
— Да.
— Самый лучший. Ешь. Иди, опоздаешь. Ремонтный поезд стоит напротив Старушкиного дома. Толстый пошел в магазин за пивом. Скоро поедет.
— Через полчаса. Кофе?
— Да. Провода поют.
[Растянулась на диване. Закинула руки под голову.]
— Янек сказал странную вещь. Весць. Вроде бы Старушка оклемалась, опоясывающего лишая как не бывало, полна сил и энергии, просится домой. Я попозже позвоню в больницу. Когда вернусь с реки. Когда вернемся с реки.
— Отлично. Ты все знаешь. В холодильнике еще другие итальянские вкусности.
— Видела, видела. А как же.
— Распечатывай сообщения от Анджея. Открывай посылки с книгами, если будут. Расскажешь. Скоро пойду. Вернусь завтра вечером. Посуду помоешь?
— Жду. Помою. По крайней мере что-то новенькое.
[Доел завтрак. Поставил кружку и тарелку в раковину. Закинул на спину рюкзак и вышел. На дороге пропустил Затопека. Спустился с обочины в ров.]
— Братец, я тебе жизнь спас, — сказал чужому псу, который бежал прямо под машину.
[Перед насыпью в высокой траве лежал бомж.]
— Бормотуха, бормотуха, бормотуху хлещут, что за люди. Ну провода и дают, — прохрипел, приподняв всклокоченную башку.
[Остановился у магистрали. Долго ждать не пришлось. Сперва услышал, а потом увидел грязно-желтый состав. Голова поезда с визгом и скрежетом остановилась прямо возле него. Вскочил в кабину машиниста в первом вагоне.]
— Ты уже здесь. Да я бы подождал. Витек звонил, что ты поедешь на семнадцатый, — сказал Толстый. — Пива?
— Светлого.
— Темного нету. Ты, слышишь, как провода сегодня поют? Ладно. Поехали. Если хочешь, иди в квартиру.
— Нет. Посижу с тобой.
— Брось хотя бы рюкзак. Здоровый.
[Тесная кабина была забита упаковками пива и минеральной воды. Никто не знал, откуда взялся Толстый. Откуда был родом. Просто два года назад приехал на своем поезде. Сдавал состав в аренду железнодорожной компании, а та охотно пользовалась его услугами. Толстый славился своей добросовестностью, а неказистый с виду поезд скрывал в себе самые современные устройства, оборудование и исследовательскую аппаратуру. «Неважно, как ты выглядишь, важно, что у тебя внутри». Листок с таким изречением висел на внутренней двери, отделявшей кабину от квартиры. Квартира — стерильно чистый вагон, заставленный компьютерами, разнообразными датчиками и измерительными приборами. В задней части вагона стояла двухэтажная кровать, кресло, мольберты и железный шкафчик для одежды. Прислонил рюкзак к шкафчику. На стенах висело десятка полтора написанных маслом картин. Вернулся к Толстому.]
— Ты только железную дорогу рисуешь?
— Только.
— Чего так медленно едем?
— Волоку долбаный груз.
— Что?
— Бетонные шпалы. Рельсы.
— Ты?
— Ну. Прицепили мне четыре платформы. Вчера отвез ребят на ночь и вернулся за этой хренью.
— Кого?
— Витека, Инженера. Учеников-практикантов. Всех. Ты почему спросил, что я рисую? Ты пишешь?
— Да.
— Про что пишешь?
— Про всё.
— Про это тоже?
— Да.
— Ну видишь. Железная дорога.
[Зазвонил телефон.]
— Тебя, — сказал Толстый и передал ему телефон.
— Слушаю.
— Злющий. Я позвонил, трубку взяла женщина и дала этот номер. Срочное дело. Ты напишешь эти слова, бля?
— Не знаю. Вряд ли получится.
— Даже не заикайся. Твою мать. Я ребят собрал. Снял студию. На хер. Мы заканчиваем подкладку. Я жду слова. Скоро будем снимать клип.
— Дай мне два дня. Что-то мелькает.
— Что, твою мать?
— Ловушка зеркала, ловушка неба, горлица, след, кровь и перья, оконное стекло, в этом роде.
— Кровь и перья? Отличное название. Разверни тему. Покупаю. На хер.
— Два дня.
— Идет. О каком семнадцатом речь? День рождения?
— Нет. Как-нибудь расскажу. Позвони через два дня. Я буду дома.
— Бля. Позвоню.
[Семнадцатый участок — впрочем, как и все участки, — был десять километров длиной. Начинался в том месте, где горы ближе всего подходили к морю. Несколько сот метров. Именно там четыре года назад Богатей решил возвести шикарный отель для альпинистов и яхтсменов. Заказал проект знаменитому бразильскому архитектору, подвел коммуникации, протянул железнодорожную ветку, построил в нужном месте станцию, поставил бараки для будущих строителей, и на том всё закончилось. Бразилец спроектировал здание, за которое не захотела взяться ни одна строительная фирма. Небоскреб в форме треугольного паруса с точно таким же наклоном, как стена Агаты. Предназначенные для отеля деньги Богатей вложил в самую большую на свете фабрику туалетной бумаги. Участок выбрал за городом. Жители потирали руки, рассчитывая на рабочие места. И зря. Гигант, занявший территорию почти вдвое большую, чем сам город, был полностью автоматизирован. Высококвалифицированный персонал отец Лысой привез из Албании. Семь человек.]
— Подъезжаем. Сойдешь на станции? Или свернуть на запасной?
— Не сворачивай. Пройдусь. Это же с полсотни метров. Где бригада?
— На четвертом километре. Знаешь что? Я сверну. Оставлю пиво, воду, груз. Потом поеду к бригаде. Надо определить, где повреждена тяга, да и подземный кабель, кажется, тоже оборван. Аппаратура есть. Поедешь со мной?
— Нет. Останусь. Вы когда вернетесь?
— К вечеру.
[Пока таскал упаковки с пивом и минеральной водой в барак, где была столовая, Толстый пошел в конец состава и отцепил платформы со шпалами и рельсами.]
— Точно остаешься? Один?
— Да. А Дед?
— Верно. Он где-то тут. До свидания. Поехал. Счастливо оставаться. Ну и поют, черт.
