— Что у жены?
— Смотрит на нас. Ну пока.
— До свидания.
[Метрах в пятнадцати от него, по другой стороне дороги, рельсы. Двухпутная угольная магистраль
[1]
. Посмотрел на часы. «Сейчас появится „евросити“, через пять-десять минут после него увижу Лысую», — подумал. Опоясывающий лишай. Боль и плохо заживающие раны. По дороге шли две незнакомые девушки. Спереди смотрелись неплохо. Шестнадцать, семнадцать. Брюнетка и блондинка. Хорошенькие мордашки. Когда проходили мимо, услышал обрывок разговора. (Сзади они тоже выглядели неплохо.)]
— Твою мать, ссать жутко хочется, — пробормотала брюнетка.
— А срать? — поинтересовалась блондинка.
— Нет. Здравствуйте. Красивые носки.
— Ну так отлей. Вон лес.
[Прямо за магистралью начинался лес. Тянулся до подножья гор. Два километра. Чем выше, тем заметнее леса редели, потом исчезали совсем, и глаз встречал только голые, мглистые скалы. Он никогда не был в горах. Выходил из леса, садился под сосной девочек и часами глядел на массив. На одну из вершин вела крайне трудная дорога, прозванная стеной Агаты. Ни на что не похожая. Единственная такая у нас. Самая длинная на свете. Тысяча четыреста метров. Отвесная — от начала до конца. Вызов лучшим. И лучшие приезжали со всего мира. Он наблюдал за мелькающими на фоне скалы разноцветными пятнышками альпинистов. Вслушивался в многократно повторяемые эхом отголоски. Молотки, ауканье, команды.
Промчался поезд. Сквозь шум пробился звук телефонного звонка, доносящийся из окон дома. Побежал в сторону настырности. Днем никогда, если только позволяла погода, не закрывал окон. Знал, что дом под постоянным наблюдением. Парализованная жена Соседа с Горки с рассвета до ночи не отрывала глаз от окуляра подзорной трубы, установленной на подоконнике ее комнаты. Ну и Пес. Не впускал чужих за калитку. Своих впускал. Жена соседа своих тоже впускала. Если кто-нибудь приходил к нему впервые, тотчас же звонил телефон: «пан Мачек, кто это?», «свой», «хорошо. Буду его впускать». Что она имела ввиду, он понятия не имел. Но без опаски оставлял окна открытыми.
Поднял трубку.]
— Слушаю.
— Привет, пап.
— Здравствуй, Зося.
— Как поживаешь? Что-нибудь нужно? Марыся звонила?
— Хорошо. Нет. Да.
— Я позвоню завтра.
— Буду ждать.
— Пока, пап.
[Закрывая калитку, заметил пришпиленный к штакетине желтый листочек: Тебя не было. Я слышала, что ты говоришь по телефону. Жду у Старушки. Л. Аккуратно сложил записку и спрятал в карман. По дороге проехал автобус с заткнутой за ветровое стекло табличкой с надписью КУРСИЯ. По обочине брел старик с рюкзаком. Перед магазином стоял Янек.]
— Мое поцтение, Мацек. Найдется два злотых?
— Привет, Янек. Найдется.
— Спасибо. Хоросо выглядис. Молоко пьёс?
— Да.
— Старускино?
— Да.
— Заметно. Огонек найдется?
— Куришь?
— Бросил, но снова нацал. Пока, Мацек. Красивые носки.
— Пока. Знаю.
[Стало жарко. Снял свитер и повязал вокруг пояса. Возле школы его обогнал Мисек. Брат Дзидека. Жил в первой деревне. Быстро ехал на старом велосипеде. Рядом бежал черный кудлатый пес. (Мисека всегда сопровождала собака, иногда две.) В какой-то момент, не снижая скорости, Мисек снял с правой нога белую теннисную туфлю и вытряхнул из нее на асфальт камушек. Он был без рубашки. В одних только красных шортах.
Старушка жила за школой. Деревянный домик, овин, миниатюрное пастбище, журавль, конный привод, две коровы, куры, петух. Девяносто лет, живет одна. Дочь Агата погибла в Гималаях. Муж затерялся где-то в мире. В окрестностях славились ее молоко, масло и яйца, славу эту она подкрепляла своим авторитетом и опытом. В прошлом году он спроектировал для нее печатку. С тех пор на каждом яйце, каждом сверточке с маслом, каждой бутылке молока стоял красный знак — ледоруб, скрещенный с головой петуха. Под рисунком Старушка каллиграфическим почерком старательно выписывала дату и час. Продавала только своим. Упорно отказывала слоуфудовцам из города, которые, прослышав о потрясающем качестве молочных продуктов, предлагали бешеные деньги и неограниченный сбыт.
Издали увидел Вальдека и Огородника. Огородник стоял на тротуаре и голосовал машинам. Вальдек был без рубашки, а Огородник в коричневом свитере. Когда подошел поближе, оказалось, что Огородник прислонился к столбику от дорожного знака, отчего издали казалось, будто он стоит с вытянутой рукой и голосует. Тоже без рубашки. Очень загорелый. Потому и почудилось, что без рубашки. Подумал: в коричневом свитере. Вальдек совсем не загорел, и белизна тела подчеркивала обильную татуировку и полковничьи погоны на плечах. Оба пили пиво. Жарища. За спиной у них, перед хозяйством Огородника, на деревянных ящиках из-под фруктов стояло десятка полтора лукошек с клубникой и вишнями. Рядом белели картонки с малиной. Когда здоровались, мимо пробежал Затопек. Притормозил, козырнул, прибавил шагу и понесся в сторону железнодорожной станции.
Лысая сидела на лавочке у забора. На коленях сверкал серебряный дискмен. Красиво играл на солнце в сочетании с красными брюками и желтой майкой.]
— Зачем? — спросил с удивлением, указывая на блестящую коробочку.
— Это Старушке. Кстати. Я оставила в корзинке диск?
— Да. Что на нем?
— Знакомый установил очень чувствительные микрофоны, направленные на массив К2. Записывал без перерыва. Несколько сот часов. Потом в студии убрал все звуки, которые сумел определить, — знал их происхождение, источники.
— Что осталось?
— Тайны. Загадки. Красивые носки. Пошли?
— Да.
[У нее были короткие дреды. Шел за ней. С порога сорвалась собака. Подбежала, виляя хвостом. Вошли в дом. Старушка лежала на кровати у окна. В ногах две кошки. Читала газету. Сняла очки.]
— Лысая и Мачек. Здравствуйте. Опоясывающий лишай. Обширный. Начинается под правой грудью. Ха, ха, грудью. Кончается на спине. Около позвоночника. Больно. Всё есть. Капли, мази, аэрозоли, антибиотики. Всё. Вон, смотрите. Всё стоит. — Указала на низенький столик у кровати. — Что это?
— Дискмен. Хотим, чтобы ты кое-что послушала. Утром я забыла. Мачек сейчас принесет тебе диск.
— Знаю. У спасателей есть такой. Я видела. С наушниками. У меня тушь кончается. Мачек.
— Уже иду. Диск и тушь. Что-нибудь еще?
— Пиво. Нет. Антибиотик. Масла не будет. Молока надоит Янек. Он заходил. Яйца будут. Сами сносятся. Больше ничего. Лысая. Постой, нет, не уходи. Останься. А ты иди. И возвращайся. Красивые носки. Подожди. Подождешь?
