Новый страх скрутил ей живот.
— Сколько… сколько еще других придут за мной? И вы говорите, что они придут и за Якобом? Кто желает нам зла? Этот мистер Дэшфорт, который вас нанял, я его не знаю. На кого он работает? — В голове у нее закружилось и застучало, и она знала, что дурно ей стало не только от жары.
Стоявший пред нею убийца молчал.
— Мне в голову не пришло спрашивать, — сощурившись, посмотрел он на нее. — Сами-то вы представляете, кто может хотеть вашей смерти?
Она могла думать только об одной угрозе. Погибшей, как она полагала, с ее самой дорогой подругой пять лет назад.
— Отец Якоба, — прошептала она.
— А кто он?
Милли закрыла глаза, набираясь храбрости.
— Я… не знаю.
Еще одна уже знакомая ей пауза.
— Вы не знаете?
— Была вечеринка, за визит на которую мне заплатили, — солгала Милли. — Для богатых и могущественных. На всех были маски. Отцом Якоба мог быть… любой из них.
Все в порядке. Пусть она покажется ему проституткой, из них двоих в этой комнате, в этой ванне, ее преступление все равно менее тяжкое. Или нет?
Две самые старейшие продажные профессии. Два тягчайших греха.
Блуд и убийство.
Собрав свою храбрость, она взглянула на него и не увидела ожидаемого отвращения или осуждения. Только выражение задумчивости.
— Мне нужно узнать у Дэшфорта, кто его заказчик.
— Подождите, — закричала она. — Но я еще не согласилась на ваше предложение — мы не договорились.
— Договоримся. Вы непременно согласитесь. — Он снова посмотрел на ее тело, и неожиданно она села на уступ, пытаясь спрятаться в воде, скрестила руки на груди, выражая несогласие за неимением лучшего.
— Вы так в этом уверены? Я с вами пересплю? Только потому, что вы — лучший? Какое высокомерие!
— Это вовсе не высокомерие. Вы — лучшая актриса на лондонской сцене, а я лучший…
— Убийца? — перебила она.
— Да. Помимо всего прочего.
Она вздрогнула от мысли о том, что он мог иметь в виду. Стоп, он только что сказал ей комплимент? Милли прижала руку ко лбу, поскольку комната еще не перестала кружиться перед глазами.
Он не шевельнулся. Ни разу. Но почему-то показалось, что его голос стал ближе.
— Одну ночь, — повторил он. — Одну ночь в вашей постели, и я не позволю убить вас и вашего сына и гарантирую охрану до тех пор, пока не минует угроза. Разве эта цена настолько высока?
Она не могла ответить. Цена была выше, чем он думал.
Так что ее соблазняло? Почему исходящая от этого жесткого мужчины холодная опасность отвечала первородной части ее души? Неужели желание и страх могут питать друг друга?
— Зачем? — прошептала она. — У вас могла бы быть куча денег, зачем променивать их на ночь со мной? Это абсурд.
— Деньги у меня уже есть, — ответил он. — Вы сами говорили, что я не могу оторваться от вас, от ваших рук. Губ. Не могу спокойно находиться с вами в одной комнате. Без желания овладеть вами.
Милли откинула голову назад и сразу поняла, что это была ошибка. Его бедра были на уровне ее глаз, и сразу над водой, в которой он стоял, прямо сквозь брюки отчетливо виднелась возбуждение как самое красноречивое доказательство.
Можно ли быть доходчивее? И ему не стыдно?
Разумеется, нет. Он стоял, как бог, скрестив руки на широкой груди, глядя на нее своим трезвым взглядом.
— Я хочу вас, — сказал он напрямик. — Признайтесь, и вы меня хотели, не зная, кто я такой.
Милли задохнулась. В тот момент она его ненавидела. Ненавидела за то, что он прав. Тогда она и на самом деле его хотела. Умоляла его, Бентли Драмла, ее поцеловать. Он разжег самые чувственные фантазии.
Она даже представляла его в своей постели.
Пока не узнала, что он за ней охотится. Пока мир не вышел из-под контроля.
Самое скверное, что ее тело продолжало хотеть его. Беспокойный жар пульсировал в лоне, на губах, только что прижимавшихся к его. И ей хотелось, черт побери, еще!
— Вы могли бы просто… Взять меня. В любое время. Зачем заключать чертову сделку?
Господи, о чем она говорит с человеком, лишенным совести? Она дура?
— Я никогда не насиловал женщин, — непоколебимо произнес он. — И никогда не изнасилую.
— А просто удерживать, значит, можно? — выпалила она.
— Да.
Его честность была почти какой-то… ужасающей в своей тупости. Это сбивало с толку. И одновременно удивительным образом успокаивало.
— Ответьте мне, — устало сказала она, — вы имеете отношение к недавно убитым в Лондоне пяти женщинам, матерям пропавших сыновей?
— Нет.
Она хотела посмотреть ему в глаза, чтобы понять, правду ли он сказал. Однако ей показалось, что он избегал смотреть в глаза.
— Откуда я узнаю, что вы говорите правду?
— Ниоткуда, но уверяю вас, я говорю все, что знаю. Мне нечего скрывать. Хотя не уверен, что эти смерти не связаны с вашей тайной. Это нам и предстоит разведать. Если, конечно… — Мысль он развивать не стал. Горячий, скандальный, невысказанный ультиматум.
Если согласится. Если ответит «да». Если сегодня вечером пустит его в свою постель.
А было ли, возникало ли вообще когда-нибудь это «если»? Только не тогда, когда на карту поставлена безопасность Якоба.
— Идет. — Она неловко облизнула внезапно ставшие сухими губы. — Согласна.
Он кивнул, и на мгновение ей показалась, что в его глазах вспыхнул огонек. Не жар, а… что-то более глубокое. То, чему невозможно дать название как сплаву стольких разных эмоций.
Возможно, ей просто показалось, потому что она этого хотела. Она опасалась, что именно эмоций Кристофер Арджент был лишен.
— Я собираюсь вызвать кое-кого, пока вы одеваетесь, — сообщил он ей. — Он поедет с вами за сыном и вместе с Эли Макгивни проводит вас в театр, пока я допрошу Дэшфорта.
Он потер подбородок и поднял голову.
— Потом я вернусь за вами.
Милли кивнула, чувствуя одновременно тревогу, головокружение, облегчение и испуг.
— Пообещайте мне, — проговорила она, — что не причините вреда ни мне, ни Якобу, и не станете нас преследовать в будущем. После того как все кончится, я не хочу больше вас видеть. Никогда.
— Даю вам честное слово, — сказал он и отпустил ее.
Милли внимательно посмотрела в его лицо в полном осознании своей уязвимости. В осознании абсолютной смертоносной силы возвышающегося над ней мужчины. Восхищающий. Отвратительный.
