– Люба, у тебя есть проблема: тебе кажется, что ты очень умная… Можно подумать, что ты не любишь этот самый домашний уклад. Ты – любительница вещей, тряпочек и домашних штучек.
– Ну и что? Ведь против меня не только весь мужской мир, но и все поколения женщин до меня. Ты думаешь, что женская литература намного лучше того, что было намыслено и напридумано нашими братьями по перу? Даже то, что пишешь ты?
– В каком это смысле?
– А в том, что самоотверженная писательница изо всех сил пытается быть «хорошей девочкой». Все тот же двумерный мир, бинарная система, черное и белое, хорошо и плохо. Она опять старается доказать, что имеет право на свободу, любовь, свои собственные идеи, индивидуальность… А уж если решается быть «плохой», то пускается во все тяжкие. Мужчинам это не свойственно. Почесал яйцо – хорошо, рыгнул – тоже хорошо, ушел от жены – бывает… Авторский персонаж во всей объемности.
– И что ты предлагаешь?
– Я все думаю об этих девочках. Они ведь новенькие, как две денежки, вышедшие из этой новой эпохи. Секс для них как еда. Физиологическое отправление. Тело – инструмент для получения удовольствий и достижения целей… Нет, ты подумай, как они все это… задумали. Осуществили. Бежали из дома, приехали сюда. Что с ними было, кто их родители?
– Да статистику ты хоть знаешь? Сколько их, таких детей, которые выживают… я имею в виду тех, что убегают из дома?
– А почему они убежали?
– Откуда мне знать? Ты спросила у этой, как ее… Кэрен? Она ведь сказала, что они убежали от родителей, что-то у них там в школе произошло…
– У тебя детей нет, поэтому тебя это и не трогает. А я все голову ломаю, что там случилось, как?
– Ну, хочешь – поедем в госпиталь, разузнаем…
– Зачем? Мы-то с тобой здесь при чем? Думаешь, нам это было послано?
– Да случайность полнейшая! Все в этой жизни – полнейшая случайность. Вот как мы с тобой познакомились. Случайно. И встретились случайно.
– Ну, не скажи.
Глава шестая
Задача с двумя неизвестными
1
В школе ей хорошо давалась математика. Это так легко – разобраться в теории, а после решать задачки – по схеме. Система двух уравнений с двумя неизвестными – вот чем представлялась Любе история, которую ей предстояло додумать. Две девочки, почти уже девушки, икс и игрек. А и Бэ сидели на трубе… А третье что? Или кто? Или третьего быть не должно?
Третье условие – Роберт Фрост. Ведь он причастен? Должен быть причастен. Если ее, Любина жизнь представляет собой литературное произведение, то какой жанр… Трагедия? Драма? Или, что вполне вероятно, меланхолическая комедия? И Роберт Фрост сыграл в определении этого жанра и во всей ее жизни роковую роль.
2
Итак, определим исходные данные. Первое неизвестное – Элис, девушка, на чей восковой лоб падала прядь темных волос, словно занавес в последнем акте, чье лицо – лик – ей так и не удалось разглядеть. А скорее всего, она просто испугалась разглядывать. После вспоминала, вытаскивая эти воспоминания из небытия, где они хранятся до востребования. Нина запомнила их, запомнила девочку. А Люба, пребывала тогда в зыбкой полуреальности, где с ней беседовал великий американский поэт, и поэтому ее воспоминания были отрывочны, смутны.
Итак, второе неизвестное – подруга той, что, может быть, уже мертва, исчезла из этого мира, ушла по собственной воле. Или в отчаянии, в безумии?
В русской транскрипции ее имя – Кэрен – уж очень перекликается с армянской «Кариной», «Каринэ». В американской же речи, в новоанглийской, ничто не звучит так банально и расхоже, разве что «Линда», «Сьюзан» или «Пэм».
Она любила тайком забираться в родительскую спальню. Откидывала покрывало и вдыхала теплый, терпкий дурман, идущий от простыней. Ложилась своей маленькой головкой на отцовскую подушку, и ее наполняло ощущение спокойствия и защищенности, комфорта, который дарит знакомый с младенчества запах отца. Она перекатывалась на материнскую сторону, и сухой, еле уловимый запах матери проникал в ноздри, отталкивал и притягивал одновременно. Когда она оставалась дома одна, ей нравилось доставать из холодильника початую бутылку дешевого белого вина, которую мать всегда держала на нижней полке дверцы, наливать его в высокий бокал и потягивать, испытывая радость опьянения от запретного плода – больше, чем от самого легкого, кисловатого шардоне.
Ее влекла опасность, манило запретное. В четырнадцать лет ей удалось обмануть инструктора и с очередным поклонником, которому уже исполнилось восемнадцать, она прыгнула с парашютом.
Она проколола нос в пятнадцать, отправившись в соседний город, где ей удалось найти салон, в котором у нее не попросили показать документы и вставили маленькую жемчужину в правую ноздрю – незаконно! – и взяли с нее за это больше, чем положено. Правда, ей не понравилось, что за ранкой нужно ухаживать, и она вынула крошечный камень из ноздри. Дырочка заросла – осталась лишь крошечная метина, как веснушка.
Ей нравились секс и чувство контроля над партнером, которое она испытывала во время акта и до него, когда глаза, и руки, и губы, и тела еще только тянутся друг к другу. Очень быстро привыкла к плотской, физической реальности влечения и к акробатике. Ее не пугала телесность – она была спортивной и росла среди мальчиков. Ее привлекала Элис, но она не могла понять чем именно. Возможно, нежностью и одухотворенностью, которыми Кэрен не обладала, но которые ее интриговали и притягивали. Ей хотелось овладеть этим неуловимым и отнюдь не телесным излучением – она ощущала его, но не понимала.
Люба слабо представляла себе Кэрен. Она видела ее лишь мельком – испуганную, подавленную, раздавленную, убитую горем, в состоянии шока, мраморно-бледную, похожую на ребенка, изящную, маленькую, спортивную девочку в шортах и маечке.
Все не случайно. Люба верит, что в этой жизни все не случайно. Как это произошло? Как они оказались именно в этой гостинице? Почему приехали именно сюда и почему именно из Риптона?
3
Казалось бы, сексуальный эксперимент с сетевой подругой должен породить тревогу, а то и настоящую душевную болезнь, ведь Люба – натура тонкая, ранимая. Но вместо этого, словно приняв слабительное для души, извергнув из нее все чувства, все запретные мысли, которые вырвались наружу, она была больше обеспокоена другим – тем, к чему ей пришлось прикоснуться. Гостиничная трагедия переплелась в Любином воображении с ее историей, с Робертом Фростом. Склонившись над блокнотом, легкой линией, едва касаясь бумаги, Люба выводит женский профиль и копну волос над ним. Воображение помогает воссоздать картину случившегося.
Она рисует цветы и листья – целые змеистые поросли листьев на длинных, извилистых стеблях. Выводит стрелочки на бумаге, чертит схемы, обводит слова в овалы – получается «облако в штанах», а от него указатели, словно дорожные знаки, – цветочки, прочерки.
