К тому времени уже закончилась «золотая лихорадка», но миллионы ловцов удачи все еще стремились на Запад в надежде заработать на добыче серебра. Ежедневно в порт прибывало до восьмидесяти грузовых и пассажирских судов. Среднегодовой приток иммигрантов в Сан-Франциско – в основном из Китая – составлял около шестидесяти тысяч человек. Город кипел. Позже Фрост скажет об отце: «Азарт и оживление этих мест привлекали его. Он стал частью всего этого. Можно сказать, его глаза застилала золотая пыль».
Стремясь поскорее осуществить свои планы, Билл Фрост знакомится со всеми известными политическими деятелями города. В 1880 году его избирают делегатом национального съезда Демократической партии в Цинциннати. В 1882 году Уильям попытался (безуспешно) выдвинуть свою кандидатуру на выборах в Конгресс. Он также баллотировался на пост сборщика налогов, но опять проиграл. В 1884 году ему все же удалось возглавить отделение Демократической партии в Сан-Франциско. Президентом США в те времена был Гровер Кливленд.
[90] Именно благодаря ему теряющая популярность Демократическая партия была реорганизована. Та же партия, через сто двадцать лет приведшая к власти тезку Фроста-отца – Уильяма Джефферсона (или попросту Билла) Клинтона, в те давние годы сумела объединить интересы плантаторов и мелких фермеров, ратуя за минимальный управленческий аппарат и либертарианство граждан. Демократы выступали против многих социальных реформ, в частности в сфере образования и прав женщин; неуклонно и однозначно они выступали против аболиционизма и отмены рабства. С самого основания партия поддерживала экспансию на Запад, что подразумевало завоевание новых территорий и сохранение рабства. Идеи Джефферсона о завоевании Запада для создания «империи свободы» уступили идеям, которые, согласно реформаторам, вели к созданию «империи рабства». В 1884 году, благодаря находившемуся тогда на посту губернатора Нью-Йорка Гроверу Кливленду, верившему в свободный рынок и реформу государственного аппарата, демократы вновь приобрели популярность.
4
Упрямый и честный демократ, Уильям казался белой вороной в крайне республиканском, ханжеском штате. Побывав в этом городе в 1880 году, Редьярд Киплинг писал: «Сан-Франциско – безумный город, населенный по большей части помешанными, чьи женщины, несомненно, блещут красотой… Бесшабашность здесь витает в воздухе. Я не могу объяснить, откуда это идет, но ты ощущаешь это. Прежде всего, ревущие порывы ветра с Тихого океана пьянят тебя. Агрессивная роскошь, окружающая тебя со всех сторон, участвует в этом дурмане, и ты бесконечно кружишься в этих „звенящих желобах“, пока хватает денег».
5
Роберт Ли Фрост родился 26 марта 1874 года в маленькой квартирке на Вашингтон-стрит. Согласно семейному преданию (мать не раз рассказывала ему эту историю, но верил ли ей Роберт?), вспыльчивый и безрассудный Уильям Прескотт Фрост-младший пригрозил доктору, который принимал роды, что в случае его врачебной ошибки или, не приведи Господь (в которого он не очень верил), если с матерью или младенцем что-либо случится, он его пристрелит. Конечно, Роберт должен был списывать всю романтическую подоплеку этой истории на возвышенные чувства матери, ведь, согласно легенде, она была той самой дамой, которую защищал и охранял ее рыцарь. Но коллеги отца из «Дэйли ивнинг бюллетень», а позже из «Дэйли ивнинг пост» могли бы подтвердить, что этот чудак с Востока, Билл Фрост, всегда носил при себе револьвер, подражая уроженцам Запада – в духе пионеров, покорителей просторов Америки.
В 1875 году Билл Фрост уходит из «Дэйли ивнинг бюллетень», чтобы поступить на службу в «Дэйли ивнинг пост», привлеченный его редактором, Генри Джеймсом, экономистом, автором «Прогресса и бедности», чьи идеи о христианском социализме привлекли внимание многочисленных интеллектуалов по всему миру; среди них были Джордж Бернард Шоу и Лев Толстой, с которыми тот переписывался. Следуя его примеру, Билл также призывал к неподкупной демократии, чуткой к нуждам населения.
Самодовольные, лицемерные и набожные соседи Фростов не желали общаться со странным семейством. Зато посетители штаб-квартиры Демократической партии – «Салуна Эйба Леви» – хорошо знали этого лихого, привлекательного парня, завсегдатая, повсюду таскавшего за собой малолетнего сына. Роберт, который уже пошел в первый класс, вынужден был оставить учение в связи с плохим здоровьем. Он не ходил в школу почти до двенадцати лет – Уильям Прескотт умер, когда Роберту было одиннадцать.
6
Итак, он верил? Сомневался? Пытался понять этого Бога, который наслал на него все это…
Поэзия понимания. Или осознания?
Поэзия в попытке изучить, забраться внутрь, очертить круг, воссоздать то, что видел глаз, что диктовали мысли, ощущения.
Осознать или переплавить весь этот материал, поступавший через шлюзы чувств, мыслей. Переосмыслить, придать форму страданию.
Боль от жизни, растерянность перед ней, перед самим собой, всеми, кого он, несомненно, любил. Да-да, несомненно, любящий человек. Зависимый? Зависимый от кого? Пока дети были маленькими, он был (казался?) прекрасным отцом, забавным – с его затеями, историями. Умел выражать свою любовь единственным способом – ужасом потери.
Привязанность к любимым. Страшная форма несвободы! Ни минуты покоя. Возможно, что все это, вместе взятое, попытка понять присутствие того самого Бога в мире, в его, Фроста, жизни. Если так, если возможны сомнения, имело смысл подумать о бессмысленности страдания.
Вот и получается поэт. Сумма определенных входных данных – и продукт готов. Но ведь не всякий становится поэтом, страдают же все, даже те, что утверждают, что все в жизни у них так, как должно быть – все чудесно, прекрасная маркиза. Кто это говорил, Гриша? Ах нет, совсем другой человек сказал: люди не понимают, им кажется, что у него печальное лицо. Печальное лицо поэта. На самом деле это лицо человека, живущего в отчуждении. Живущего ради мышиных хвостиков.
Только поэт способен все понять. Он учит своей жизнью больше, чем стихами. Потому что единственный, кто может научиться чему-то, тот, кто учит, то есть создает.
«Я не буду читать ваши тексты, Луба, – так сказал Джейк. – Вы сами – больше, чем ваши тексты. Вы – ходячий текст. Я воспринимаю вас в отдельности от всех, в отдельности от вашего мужа, сына».
Когда поэт пишет, он находится внутри события, сам становится этим событием. Сверхсобытием. Те, что читают его стихи, так и остаются всего лишь читателями. Слова удовлетворяют аппетиты, которые невозможно удовлетворить иным способом. У пишущих создается иллюзия (или же, или же, вполне возможно, что так оно и есть), что в словах можно обрести достоинство, в котором жизнь тебе отказала.
Поэт в мире находится в состоянии отчуждения. Кто он – тот же, что и мы, или другой? Если другой, то чем он отличается от простых смертных? Судьба его – урок отчуждения. Но это не есть отчуждение от деревьев, травы, неба. Это отчуждение от себя, от всего в себе. Отчуждение от навязанных правил, очевидной реальности, окружающей его с детства. От воспоминаний, мыслей, чувств. Это попытка нащупать иной, вневременной пласт бытия, одномоментное присутствие в настоящем, попытка воссоединения с вечностью. Поэт печален, думают люди. Поэт же находится в состоянии отчуждения – отчуждения миру. Это не печаль, это несовместимость. Поэзия – побочный продукт отчуждения – «льдинка на горячей плите, плывущая на талом снеге, на своей талой воде».
[91] Так определил поэзию Фрост.
