Мне страшно хотелось, чтобы малыши вырвались из наших рук и пустились наутек, а мы бросились бы их догонять, однако они спокойно шагали по тротуару и рука Камиллы лежала в моей руке, словно желторотый птенец, который затаился в гнезде, не решаясь взмахнуть неокрепшими крылышками, и именно в этот момент я почувствовал, что в отношениях между близнецами что-то не то, а может, не то было между ними и мною. Я затаил дыхание, рука Камиллы будто целиком растворилась в моей, однако она не была безжизненной, ее рука казалась чрезвычайно легкой и в то же время напряженной, в этой руке ощущалась какая-то сила, которая словно передавала мне сообщение: «Тебе придется подождать, но однажды ты увидишь…» И это была не угроза, — маленькая ручка Камиллы не была зловещим лезвием, направленным против меня, а, скорее, весенним бутоном, который просто ждет своего часа, слепо уверенный в его неизбежности. «Однажды ты увидишь…» Неужели я все же дождусь того дня, когда «увижу», и задышу по-настоящему, задышу так, как дышит молодой здоровый парень, крепкий и в хорошей физической форме?
Я собирался вдохнуть полной грудью, когда эта ручка затрепетала в моей ладони, передавая мне другое сообщение, такое простое и вполне ожидаемое: «Ты мне надоел, отстань». Меня охватил такой приступ апноэ, что я чуть не задохнулся и резко отпустил руку Камиллы. Поль тут же выпустил Лео. Близнецы вновь стали в пару, а мы с Полем пошли за ними следом. «Ну и придурками же мы выглядим», — процедил он сквозь зубы.
Я не помню, ни какая тогда стояла погода, ни по каким улицам мы шли, ни каких людей встречали. Впрочем, в этом нет ничего удивительного — вряд ли в памяти взрослого человека отложится ничем особо не примечательный день из далекого детства, если не считать, конечно, что в этот день он провожал двух малышей до их дома. Однако я хорошо помню другое: в моем сердце до сих пор живет воспоминание о странном беспокойстве, скорее, за конфигурацию нашей группы, нежели за безопасность малышей. Поль больше не был Полем, я перестал быть самим собой, и близнецы по имени Лео и Камилла тоже испарились, оставалась лишь новая конфигурация, которой я не мог придумать название. Кто с кем должен был идти, как соотносились углы, где проходила диагональ, какой периметр нужно было соблюдать, но, самое главное, все же — кто с кем. Именно таким был вопрос, дремавший, словно нераспустившийся бутон, в малюсенькой ладошке Камиллы, и именно в тот день, клянусь, я почувствовал это.
Близнецы бросились бежать, лишь когда впереди замаячил дом Дефонтенов. Они открыли калитку, нашли ключи под лавровым деревом и тут же исчезли в глубине дома. «Ты их различаешь?» — спросил у меня Поль. «Что ты имеешь в виду?» — «Ты все понял, не прикидывайся идиотом», — буркнул Поль. «Ты держал за руку Лео», — сказал я, и он перестал лезть ко мне с вопросами. Самое важное отличие между нами: я четко различал близнецов, и мы с Полем оба понимали, что именно это и разделяет нас.
Дом Дефонтенов представлял собой большое квадратное здание с гранитными стенами и балконом с чугунной решеткой. На первом этаже на нас смотрело огромное окно со шторами цвета бронзы, которые своим двойным изгибом словно склонились перед нами в почтительном поклоне. Поль на мгновение замер напротив окна, будто ожидая, что шторы вот-вот приподнимутся и из-за них выскочат церемониймейстеры, расшаркиваясь в реверансах.
Но тут близнецы открыли нам дверь, и мы вошли внутрь. Я уже бывал в этом доме и не находил его каким-то особенным, он просто был больше и мебели здесь было больше, чем в нашем доме, то есть в доме моей матери. Однако, глядя, как Поль с опаской озирается по сторонам, я тоже вдруг оробел. Дефонтены приготовили для нас полдник — на столе мы увидели нарезанный хлеб и банку с чаем. Близнецы умели заваривать чай, но не имели права включать газовую плиту. Я следовал их инструкциям, не проронив ни звука, не очень-то уверенный, что моя мама обрадовалась бы, застань меня со спичками в руках перед газовой плитой. Поль как истукан застыл в углу кухни, так и не расставшись с мячом.
Чайная церемония стала ему поперек горла. Сначала близнецы принялись объяснять, что у бабушки с дедушкой для них есть специальные чашки с рисунками Беатрикс Поттер. «И что это за рисунки?» «Ну, ты же их знаешь, кролики Питер, Мопси, Флопси и Ватный Хвостик». «Ах, ну да, кролики!» — произнес Поль, скрывая за сарказмом свое невежество. Но дедушка и бабушка пьют только кофе. И что из этого? Поэтому близнецы вынуждены пить из чайных чашек Хэвиленд, а это проблема, так как чашки такие ценные, что не дай бог разбить хоть одну, но бабушка пообещала, что купит для них мазаграны.
— Это что такое, мазаграны? — спросил Поль.
— Это что такое, Хэвиленд? — спросил я.
— Мы пьем чай, потому что до этого жили в Китае, — объяснила Камилла.
— И еще в Англии, — добавил Лео, — но если хочешь, можешь взять кока-колу в холодильнике, нам нельзя ее пить.
— А почему нельзя?
— Потому что там много сахара.
— Но мы все равно ее пьем, — в один голос заявили они.
— Ты должен мыть чашки и всю эту посуду? — поинтересовался у меня Поль.
Я не знал. Мы оставили все, как было, и перешли в гостиную, чтобы посмотреть телевизор. Поль по-прежнему не находил себе места. В гостиной было полно фотографий в красивых причудливых рамках, они стояли на этажерках, пианино, на подоконниках. У меня не хватало смелости рассмотреть их, моя мама сочла бы это в высшей степени нескромным. «Главное в моей работе — скромность, — приговаривала она в те времена, когда работала домработницей, — хозяева не будут сердиться, если ты где-то пыль забыл вытереть, но им не понравится, если будешь лезть в их дела, и их, в общем-то, понять можно». Мать Поля никогда не подрабатывала у чужих людей. Поэтому Поль спокойно встал и принялся внимательно, одну за другой, рассматривать фотографии.
— Иди глянь.
— Не могу.
— Да их уже нет, давай.
Близнецы, действительно, куда-то исчезли, наверное, отправились в свою комнату. Итак, фотографии.
На одной была пара в свадебном наряде: он — в темном фраке с заостренными фалдами, она… ….с огромной шляпой на голове, на другом снимке пара была окружена детьми, рядом со взрослыми стояли двое мальчишек с галстуками-бабочками и девочка в длиннющем, до пят, платье.
— Это же не Лео с Камиллой, — произнес, нахмурив брови, Поль.
Я пояснил ему, что это, должно быть, их братья и сестра, но Поль никак не мог взять в толк, как эти трое могли присутствовать на свадьбе своих родителей, ведь они должны были появиться на свет гораздо позже, и я рассказал ему, что госпожа Дефонтен уже была до этого замужем, а дети эти — от ее первого брака.
— А, так она вдова, — с облегчением заявил Поль, словно теперь все стало на свои места.
А во мне нарастало раздражение, потому что моя мать была тоже вдовой, и это чудное слово, до сих пор ни разу не произнесенное нами, разделило меня и его, у которого были оба родителя, и отбросило меня к людям на фотографиях, к которым я не хотел присоединяться.
