– Да, – ответила я самой себе другим голосом, даже не пытаясь представить, как это выглядело со стороны. Наверное, как маленькое помешательство. Да плевать. Зато помогает.
* * *
Вильям снова улетел из Ирландии. На этот раз в Норвегию. Бекки предположила, что это связано со смертью его друга, после которой он сам не свой. Я изображала удивление и потрясение, когда слушала ее, хотя на самом деле знала больше подробностей, чем она.
Я очень надеялась, что дома ему станет легче. Что он сможет упасть там лицом в снег и обнять лося (шучу, конечно, не знаю, откуда эти лоси у меня в голове). Сможет немного разобраться, как жить дальше, не испытывая чувства вины. И надеялась, что он хотя бы изредка вспоминает меня.
Университет начал нагонять скуку. И это после двух месяцев учебы. Наверное, дальше будет интересней, но пока нам преподавали только общие дисциплины: анатомию, гистологию, эмбриологию – и никакой интересной практики. Все свободное время я просиживала за учебниками, хотя мое сердце просило:
– зверей
– пташек
– рептилий
– кормить котят
– бинтовать кроликов
– делать прививки пони
А кто я такая, чтоб отказывать своему сердцу?
Я обошла несколько ветеринарных клиник и спросила, не нужны ли им волонтеры, и, как оказалось, нужны. Андреа – энергичная, деловая шатенка, главный врач самого большого ветгоспиталя в городе, который как нельзя кстати располагался недалеко от моего университета, – скептически оглядела мою блузку со строгим воротничком и старательно выглаженные брюки и сказала, что если меня не пугает кошачья кровь, щенячья рвота и птичий помет, то добро пожаловать. Оплаты не будет, график свободный, работы прорва, зато можно многому научиться.
И я с радостью ухватилась за это предложение. В первый же день моей волонтерской работы огромный бородатый мужик в хирургической робе высунул из операционной голову и гаркнул:
– Девочка! Иди сюда!
Я в это время ползала по коридору, оттирая пол то ли от раздавленного шоколадного крема, то ли от чьей-то засохшей крови.
– Иди сюда. Ты практикантка?
– Нет, я волонтер, – пискнула я.
– Какая разница, – рявкнул он. – Мой ассистент, Майкл, только что позвонил и сказал, что заболел. Будешь на подхвате.
У меня чуть глаза на лоб не полезли. «На подхвате»! Вот это да!
– Вымой руки, возьми халат и маску во-он в том кабинете. Спроси у Мэйв – она подскажет. Бегом.
И я побежала. И сделала, как было велено. И следующие полчаса совала Фергусу, нашему хирургу, нужные инструменты, со священным ужасом заглядывая в маленький алый разрез на животе бедного кота и изумляясь, какую ювелирную работу делает Фергус своими огромными ручищами.
– Так, зашивать будешь ты, – сказал Фергус, протягивая мне щипцы и иглу.
– О нет, о нет, – пробормотала я, бледнея. – Вы шутите.
– Шучу, – хохотнул Фергус, кивая. – Не в этот раз. Но очень скоро ты сможешь. Ты храбрая девчонка. Тебя даже не стошнило.
– Юмор у вас, однако, – заметила я.
– Без юмора здесь никак.
Конечно, бывали дни не такие интересные. Бывало, что я всю смену только и занималась тем, что подтирала рвоту за отходящими от наркоза собаками и расставляла бутылки с чистящими средствами красивыми рядами. Пару раз утешала бродящих у операционной хозяев и приносила им кофе. Многие из них переживали болезнь своих питомцев так же тяжело, как болезнь детей.
А однажды меня позвала в свой кабинет Андреа и сообщила, что старики, которых я поддержала, когда оперировали их старую собаку, перевели в благотворительный фонд госпиталя десять тысяч евро.
– Это значит, что мы сможем провести много бесплатных операций для бездомных животных или для тех, чьи хозяева не могут себе это позволить. Обновим кое-какое оборудование. Остальное пустим на приют при госпитале. И все это благодаря простому разговору с теми, кто в тебе нуждался. Бывает, что даже маленькие поступки приводят к очень большим результатам. Отличная работа, Лори. Мы столько не собирали даже на благотворительных акциях.
Я слушала ее, едва не прыгая, как олень, и улыбаясь шире бостонского терьера. Десять тысяч за десять минут разговора! Боюсь, я установила собственный рекорд по скорости зарабатывания денег, который уже никогда не побью.
Госпиталь стал моим убежищем. Туда я сбегала, когда было грустно, или одиноко, или тревожно. Там я чувствовала себя нужной. Там я забывала о собственной болезни и несовершенстве. Там я могла дарить свое тепло и заботу тем, кто в этом нуждался. Котенку, который съел шнурок. Овчарке, которая родила семерых щенков, а восьмой застрял. Какаду, который от стресса вырвал у себя все перья. Мальчику, рыдающему над своим бульдогом, у которого обнаружили рак. Дикой больной лисице, которую фермер поймал в своем саду и решил подлечить от чесотки и конъюктивита.
Персонал был очень добр ко мне. Фергус то и дело угощал меня шоколадными батончиками, хлопал по плечу и приговаривал «деточка». А Андреа как-то даже пригласила разделить с ней послеобеденный кофе. Она, как оказалось, тоже когда-то приехала в Дублин из Атлона и, должно быть, увидела во мне родственную душу. Я с удовольствием пришла.
Госпиталь занимал два этажа высотного офисного здания. Кабинет Андреа располагался на седьмом этаже, и из его окна открывался прекрасный вид на город.
– Я принесла пончики. С заварным кремом, – объявила я. Андреа стояла у окна и задумчиво глядела на улицу. Она обернулась на звук моих шагов.
– А я как раз кофе сделала. Как дела, Долорес? Как университет?
– Все самое интересное пока только в книжках на картинках. Но подозреваю, дальше будет лучше, – вздохнула я. – Что там такое интересное?
Андреа продолжала глядеть в окно, задумчиво потягивая кофе.
– Рекламу сегодня наклеили на стену соседнего дома. И с тех пор я не могу сосредоточиться.
Я выглянула в окно и приросла к полу. С огромного десятиметрового плаката на меня смотрел Вильям. Он словно только-только вынырнул из воды и теперь приглаживал мокрые блестящие волосы. По лицу струилась вода, широкие плечи обтягивал роскошный черный гидрокостюм от «Under Armour», вокруг расходилась кругами темная-темная вода.
– Ох ч-черт, – пробормотала я.
– Вот именно, – хмыкнула Андреа. – Как тут работать, блин?
– И надолго его повесили?
– Понятия не имею. Прошлый плакат – реклама русского балета – висел два месяца.
«Я не выдержу два месяца», – подумала я.
– И где их только берут? – сказала Андреа, склонив голову на бок.
– Печатают в типографии.
– Я имела в виду, таких парней.
– А-а, – рассмеялась я. – Их, думаю, рожают какие-то очень красивые женщины в далеких, волшебных краях, кормят красивой грудью, потом качают на красивых руках, и читают им красивые книжки, и поют им красивые колыбельные на ночь. И в конце концов получаются… вот такие парни.
