И он резко меня отпустил. Едва ли не оттолкнул. Я почувствовала, как краска залила лицо. Стыд, гнев, и обида затопили разум.
– Я не бегаю за тобой! Да сдался ты мне! – едва сдерживая ярость, проговорила я. – Я только хотела сказать, что… Что если ты не сказал ей правду о моей болезни, потому что это моя тайна, то – я разрешаю тебе сделать это! Расскажи ей, как все было, расскажи, что просто спасал меня. Чтобы она успокоилась. Я готова пожертвовать своей тайной, если это спасет твои отношения!
Дверь лифта открылась на подземной парковке. А потом снова закрылась. Вильям так и не вышел. Он стоял рядом, прикрыв глаза и запустив руку в волосы.
– Теперь я чувствую себя полным дерьмом.
– Бывает, – отвернувшись, сказала я. И быстро вытерла предательские слезы.
– Прости.
– Прощаю. Но неужели со стороны любая моя попытка просто поговорить выглядит как преследование? Тогда это последний раз, когда я обратилась к тебе.
– Вовсе нет… Лори, я полный придурок…
– Все, проехали. Скажи ей! Скажи ей, чем я больна. Я не против.
– Спасибо, – кивнул он. – Я подумаю. Хотя, боюсь, это не слишком поможет. Это бомбанет ее еще сильнее, чем текущая версия.
– А какая у нас текущая версия?
– У тебя редкая болезнь и… тебя начинает сильно тошнить от волнения. Прямо-таки ужасно тошнить. И чтоб этого никто не увидел, я решил увезти тебя с глаз долой.
– Что?! – нервно рассмеялась я. – Господи, лучше бы ты сказал правду! Вот это стыд… Теперь весь универ будет думать…
– Айви никогда не насмехается над болезнями. К кому-кому, а к больным людям она очень лояльна.
– Вот как! И почему ты не сказал раньше? Мне как раз не хватает ее лояльности. Катастрофически.
Мы встретились взглядами. Как же хорошо было снова постоять с ним рядом и просто поговорить…
– Вильям, я правда не хочу, чтобы у тебя были проблемы из-за меня. Я готова снова поднять вопрос о своем переезде. Если от этого всем станет лучше. Представь, насколько проще все станет. Мы не будем встречаться на лестничной площадке. Не будем трогать одну и ту же… кнопку домофона. Не будем говорить поздно вечером, стоя в закрытом лифте, и… прочие развратные, отвратительные вещи, – с комично-серьезным лицом сказала я.
Вильям рассмеялся, и что это был за смех… Я бы многое отдала, чтобы слышать его снова и снова.
– Хочу прокатиться по городу, нужно проветрить мозги. Хочешь со мной?
Моя челюсть чуть не упала и не проломила пол.
– Даже если хочу, то не буду. А твой мозг в этом лифте получает слишком мало кислорода, если ты предлагаешь столь… развратные, отвратительные вещи, мечтая при этом вернуть свою девушку обратно, – сострила я.
– Я не видел Айви уже три дня. Она игнорирует меня, не отвечает на звонки, не желает говорить и обходит десятой дорогой в университете. И это после того, как я ползаю за ней которую неделю.
Я притихла, ошеломленная таким количеством подробностей. Видать, нехило его все это прижало. Вильям выжидающе смотрел на меня, и тут я снова заметила, каким измотанным и уставшим он выглядел. Словно не спал несколько дней. Словно все это время кто-то втыкал иголки в его куклу вуду. И вдруг отчаянно захотелось не оставлять его одного этой ночью.
Конечно, он взрослый человек и сам несет за себя ответственность, но что, если я проснусь завтра утром и узнаю от Бекки, что он не вернулся ночью? Или что его машину нашли пустой на берегу. Или…
Тогда что со мной будет?
Я просто присмотрю за ним сегодня. Присмотрю, пока он не помирится с Айви. А это обязательно рано или поздно случится.
24
Хочешь узнать, как это?
Я вернулась домой за пальто, сунула в карман телефон и побежала обратно на парковку. «Тесла» Вильяма уже проснулась и открыла свои яркие кошачьи глаза. Я села в машину, и та двинулась к выходу, ведомая рукой хозяина. Утром сегодняшнего дня я бы скорее поверила в конец света, чем в то, что буду ехать с Вильямом Веландом в одной машине по ночному городу.
Он не говорил ни слова, и я тоже молчала. Но это был тот странный вид тишины, когда можно молчать и при этом не чувствовать дискомфорта.
Луна уже взошла и озарила все мягким голубым светом. Наверное, это одна из последних тихих ночей этой осени. Скоро с Атлантики придут сумасшедшие ветра и принесут непроглядные тучи…
– Где ты пропадал? – спросила я, разглядывая его профиль.
– Там, где надеялся никогда не оказаться…
Вильям не стал вдаваться в подробности, а я не стала выспрашивать.
– Надеюсь, ты в порядке, – сказала я, при этом зная, что он совсем не в порядке. Я привыкла видеть его самоуверенным, хладнокровным, немного надменным парнем, которому все нипочем. Но сейчас он выглядел надломленным. Как будто что-то ранило его и глубоко засело внутри.
– Ты когда-нибудь была на похоронах лучшего друга?
Я хоронила Хэйзел. А она была мне другом. Вторым лучшим другом после Сейджа.
– Боюсь, что да, – кивнула я.
– Тогда ты поймешь, – сказал Вильям.
Его голос зазвучал совсем глухо, как будто он был в одном шаге от самой последней грани, за которой обычно уже не могут говорить, только плакать.
– Мне жаль, – проговорила я, умирая от желания опустить руку на его ладонь и сжать ее, как делала мама, когда мне было плохо. Но смелости у меня было – кот наплакал…
– Я мог предотвратить это… Я мог его спасти, если бы был рядом. Но не стал… Думал только о себе…
Он хотел выговориться, и по странному стечению обстоятельств выслушать его могла только я.
– Вильям, бары еще открыты. А там, насколько мне известно, подают самое лучшее обезболивающее. Хочешь, заглянем куда-нибудь, закажем тебе выпивку, а потом я отвезу тебя домой? Я очень хочу помочь…
– Долорес Макбрайд очень хочет мне помочь, – насмешливо улыбнулся он, но это была добрая насмешка. – В Ирландии все проблемы решаются выпивкой?
– Естественно, – шутливо кивнула я. – Это же тебе не сказочная Норвегия, где можно упасть лицом в снег, потом обнять лося, полюбоваться на северное сияние – и к психологу не ходи.
Вильям рассмеялся, и я вдруг страшно возгордилась собой, что смогла его немного развеселить.
– Обнять лося, – пробормотал он, все еще улыбаясь.
– Я серьезно. Раздобуду тебе самый чистый стакан во всем Дублине – у меня есть стерилизующие салфетки. И самый лучший джин. А потом верну домой в целости и сохранности.
Вильям смотрел прямо перед собой, словно взвешивая все плюсы и минусы этой затеи. И возможность выговориться, очевидно, перевесила все остальное.
– Я знаю один бар, – наконец сказал он и повернул машину на восток – туда, где небо было чернее черного.
