– Четыре дня. Ты ждать, – сказал Маленький Ветер. – Ты найти много белых людей.
– Но ты-то зачем туда едешь?
Только тут Джонсон заметил, что рубашка из оленьей кожи Маленького Ветра запятнана кровью и сочится красным.
– Маленький Ветер, ты ранен?
Маленький Ветер высоким фальцетом затянул песню. Больше он ничего не сказал.
Они повернули на юг, через равнину.
На третью ночь Маленький Ветер тихо умер. Джонсон проснулся на рассвете и нашел его неподвижно лежащим у тлеющего костра, с лицом, запорошенным снегом, с холодной кожей.
Опираясь на свое ружье, Джонсон дотащил тело Маленького Ветра до фургона; преодолевая боль, поднял его, положил внутрь, рядом с телом Жабы, и поехал дальше.
Его лихорадило, он был голоден и часто бредил. Он не сомневался, что заблудился, но ему было плевать. Он начал напоминать себе, что надо сидеть, даже когда его разум отделился от переживаемых им испытаний, порождая сбивающие с толку, смущающие видения. Один раз он решил, что фургон приближается к Риттенхаус-сквер в Филадельфии и что он напрасно ищет имение своей семьи.
Ранним утром четвертого дня он нашел четкий свежий след фургона. След, извиваясь, вел на запад, к ряду низких пурпурных холмов.
Джонсон углубился в холмы. Продолжая путь, он нашел места с вырубленным лесом и деревья с вырезанными на стволах инициалами – следы присутствия белых людей.
Было очень холодно, и шел густой снег, когда он въехал на последний гребень и увидел в ущелье внизу поселок – единственную улицу с земляной дорогой и прямоугольными, незамысловатыми деревянными домами.
Джонсон хлестнул лошадей и поехал вниз, к поселку.
Так 31 августа 1876 года Уильям Джонсон, почти без сознания от голода, жажды и потери крови, въехал на фургоне, груженном ящиками с костями и телами белого человека и индейского следопыта, в поселок Дедвуд-Галч.
Дедвуд
Вид у Дедвуда был унылый: единственная улица с некрашеными деревянными строениями в окружении голых холмов – деревья пошли на строительные материалы для поселка. Все покрывала тонкая корка грязного снега. Но, несмотря на мрачный вид, поселок был полон лихорадочного возбуждения бумтауна
[54].
На главной улице Дедвуда стоял ряд зданий, обычных для городка, возле которого ведутся горные работы: жестяная лавка, мастерская плотника, три магазина текстильных товаров, четыре конюшни, шесть бакалейных лавок, китайский квартал с четырьмя китайскими прачечными и семьдесят пять салунов. А в центре всего этого, похваляясь деревянным балконом на втором этаже, находился отель «Гранд Сентрал».
Джонсон дотащился до его передней лестницы, а следующее, что осознал – он лежит на обитой скамье внутри отеля, а за ним ухаживает хозяин, пожилой человек с редеющими сальными волосами, в очках с толстыми стеклами.
– Молодой человек, – пошутил хозяин, – я видал людей и в худшей форме, но некоторые из них были покойниками.
– Еда? – прохрипел Джонсон.
– У нас тут много еды. Я помогу вам дойти до столовой, и мы впихнем в вас какую-нибудь снедь. У вас есть деньги?
Час спустя Джонсон почувствовал себя гораздо лучше.
Он поднял взгляд от тарелки:
– Вкусно. Что это такое было?
Женщина, убирающая со стола, ответила:
– Язык бизона.
В комнату заглянул хозяин, которого звали Сэм Перкинс. Учитывая, в каком грубом окружении он жил, он был крайне вежлив:
– Думаю, вам нужна комната, молодой человек.
Джонсон кивнул.
– Четыре доллара, деньги вперед. Помыться можно в общественных банях Дедвуда, дальше по улице.
– Премного вам обязан, – сказал Джонсон.
– Этот симпатичный порез у вас на лице заживет сам собой, оставив шрам, но о вашей ноге надо позаботиться.
– Согласен, – устало ответил Джонсон.
Перкинс спросил, откуда Джонсон явился. Тот сказал, что приехал с пустошей Монтаны, что рядом с фортом Бентон. Перкинс недоверчиво на него посмотрел, но ответил лишь, что это долгий путь.
Джонсон встал и спросил, есть ли здесь какое-нибудь место, где он мог бы сложить ящики из своего фургона. Перкинс сказал, что в отеле имеется задняя комната, которая к услугам постояльцев, и ключ от нее есть только у него.
– Что вам надо там хранить?
– Кости, – ответил Джонсон, чувствуя, что горячая еда придала ему сил.
– Вы имеете в виду кости животных?
– Верно.
– Вы варите супы?
Джонсон не оценил шутки:
– Для меня они имеют ценность.
Перкинс сказал, что вряд ли кто-нибудь в Дедвуде заинтересуется кражей этих костей. Джонсон ответил, что ради этих костей он прошел через ад и обратно, в доказательство чему у него в фургоне лежат два мертвеца, и он не будет рисковать. Может ли он сложить кости в кладовой?
– Сколько вам нужно места? Это не амбар.
– У меня десять деревянных ящиков с костями и еще кое-какие пожитки.
– Что ж, давайте на них посмотрим.
Перкинс вышел вслед за Джонсоном на улицу, заглянул в фургон и кивнул. Джонсон начал передвигать ящики, а Перкинс тем временем внимательно осмотрел засыпанные снегом тела.
– Этот – индеец, – сказал он, смахнув снег.
– Верно.
Перкинс прищурился на Джонсона:
– И давно с вами эти двое?
– Один умер почти неделю назад. Индеец умер вчера.
Перкинс почесал подбородок и спросил:
– Вы думаете похоронить вашего друга?
– Теперь, когда я увез его от сиу, я это сделаю.
– В северном конце города есть кладбище. А что насчет индейца?
– Его я тоже похороню.
– Только не на кладбище.
– Он – снейк
[55].
– Его счастье, – сказал Перкинс. – У нас нет проблем с живыми снейками, но вы не сможете похоронить на кладбище ни одного индейца.
– Почему?
– Город этого не потерпит.
Джонсон взглянул на некрашеные деревянные дома. Город, похоже, стоял тут недостаточно долго, чтобы сформировать гражданское мнение по какому-либо вопросу, но Джонсон просто спросил, почему не потерпит.
