– Знаю, – ответил я. – Но нам-то что делать?
Жаба прищурился на струйки дыма на юге.
– Ты и вправду думаешь, что до этих лагерей день пути?
– Откуда мне знать? – воскликнул я. – Я сказал это просто для того, чтобы они не уезжали.
– А то у индейцев такая манера, – сказал Жаба, – когда у них большой лагерь, как у Сидящего Быка, они все время высылают вперед маленькие отряды для охоты и налетов.
– Насколько далеко вперед? – спросил я.
– Иногда на день-другой.
Мы снова уставились на костры.
– Я насчитал шесть костров, может быть, семь, – сказал Жаба. – Значит, это не может быть главным лагерем. В главном лагере были бы сотни костров.
Я принял решение. Я не собирался возвращаться на Коровий остров без ископаемых. Я не смог бы посмотреть в лицо профессору.
– Мы должны достать окаменелости, – сказал я.
– Правильно, – ответил Жаба.
Мы забрались в фургон и двинулись на запад. Раньше я никогда не правил фургоном, но сносно справлялся с этим делом. Жаба нервно насвистывал рядом со мной.
– Давай споем, – предложил он.
– Давай не будем, – сказал я.
И мы ехали молча, с сердцами, застрявшими в глотках».
Они заблудились. Они должны были довольно легко держаться своего вчерашнего следа, но большие части ландшафта были ровными и невыразительными, как океан, и студенты несколько раз сбивались с пути. Они рассчитывали добраться до лагеря на равнине еще до полудня, но вместо этого нашли его только к концу дня.
Парни загрузили в фургон оставшиеся деревянные ящики с окаменелостями, в общей сложности весившие примерно тысячу фунтов, и в придачу – последние пожитки группы и фотографическое снаряжение Джонсона. Он был рад, что они все это заполучили, потому что среди уложенных ими ископаемых был, конечно, ящик с пометкой X, содержащий драгоценные зубы бронтозавра.
– Мы не смогли бы вернуться домой без них, – сказал он.
Но к тому времени, как они приготовились двинуться в обратный путь, был уже пятый час и начинало темнеть.
Джонсон и Жаба почти не сомневались, что ни за что не сумеют отыскать дорогу к Коровьему острову в темноте, а значит, им придется провести ночь на равнине… Где на следующий день на них могут наткнуться передовые сиу. Они обсуждали, что же делать, когда услышали дикие, ужасающие вопли индейцев.
– О, господи, – сказал Жаба.
Облако пыли, поднятое множеством всадников, появилось на восточном горизонте. Оно направлялось к ним.
Студенты забрались в фургон. Жаба переломил ружья и зарядил их.
– Сколько у нас патронов? – спросил Джонсон.
– Слишком мало, – ответил Жаба.
Руки его тряслись, и он ронял гильзы.
Вопли сделались громче. Стал виден всадник, низко пригнувшийся в седле, а за ним гналась дюжина других. Но выстрелов не было слышно.
– Может, у них нет ружей, – с надеждой сказал Жаба.
В этот миг мимо них просвистела первая стрела.
– Давай убираться отсюда!
– В какую сторону? – спросил Джонсон.
– В любую! Подальше от них!
Джонсон полоснул упряжку кнутом, и лошади отозвались на это с непривычным энтузиазмом. Фургон загромыхал по прерии с пугающей скоростью, подпрыгивая и качаясь; в нем поскрипывал и елозил туда-сюда груз. В густеющей темноте они направились на запад, прочь от реки Миссури, прочь от Коровьего острова, прочь от Копа, прочь от безопасных мест.
Индейцы приближались. Всадник-одиночка поравнялся с фургоном, и студенты увидели, что это Маленький Ветер. Он обливался потом, лошадь его была в мыле. Маленький Ветер подскакал совсем близко к фургону, грациозно прыгнул в него и шлепнул своего коня, заставив его поскакать на север.
Несколько индейцев погнались за лошадью, но основная часть отряда продолжала преследовать фургон.
– Проклятые сиу! Проклятые, проклятые сиу! – закричал Маленький Ветер, хватая ружье.
Еще несколько стрел прорезало воздух.
Маленький Ветер и Жаба открыли огонь по преследующим фургон индейцам.
Оглянувшись через плечо, Джонсон прикинул, что за ними скачет дюжина воинов, а может, и больше.
Всадники приблизились и легко окружили фургон с трех сторон. Жаба и Маленький Ветер выпалили в них, и оба поразили свою цель буквально одновременно, заставив двух всадников опрокинуться с лошадей назад. Еще один индеец крутился все ближе, пока Жаба, тщательно прицелившись, не выстрелил; воин сиу схватился за глаз, осел вперед с болтающимися руками, а потом упал с лошади вбок.
Один из индейцев ухитрился забраться в фургон так же, как это сделал Маленький Ветер. Он уже замахнулся томагавком на Джонсона, когда Маленький Ветер выстрелил ему в рот. В тот миг, когда острие резануло Джонсона по верхней губе, лицо воина взорвалось красным, он рухнул с фургона назад и исчез в облаке пыли.
Джонсон схватился за окровавленное лицо, но сейчас было не время ужасаться; Маленький Ветер повернулся к нему и крикнул:
– Куда ты править? Езжать юг!
– Юг – пустоши!
Уже совсем стемнело, и было бы самоубийством сунуться ночью на крутые утесы и в ущелья пустошей.
– Езжать юг!
– Мы погибнем, если поедем на юг!
– Мы погибнуть все равно! Езжать юг!
И тут Джонсон понял, о чем ему толкуют. Их единственная надежда, зыбкая надежда, заключалась в том, чтобы направиться в места, куда индейцы за ними не последуют. Он хлестнул упряжку, и фургон устремился на юг, в сторону пустошей.
Перед ними была миля открытых прерий, а индейцы снова окружили их со всех сторон, вопя и стреляя. Стрела обожгла ногу Джонсона, пригвоздив его штанину к деревянным козлам фургона, но он почти не почувствовал боли и продолжал ехать. Становилось все темнее и темнее; с каждым выстрелом ружья выбрасывали яркую вспышку. Индейцы, распознав план беглецов, преследовали их еще ожесточеннее.
Вскоре Джонсон уже не мог различить размытую темную линию пустошей у края прерии. Плоская равнина как будто обрывалась в черное ничто, и они с пугающей скоростью приближались к этому месту.
– Держитесь, парни! – закричал он, не сдерживая коней, и фургон перевалил через край, в темноту.
В пустошах
Тишина под убывающей луной.
Вода струйкой текла ему на лицо, на губы. Он открыл глаза и увидел нагнувшегося над ним Маленького Ветра. Джонсон приподнял голову.
Фургон стоял на колесах. Лошади негромко пофыркивали. Они находились у подножья темных утесов, вздымающихся высоко вверх.
