Мы вспоминаем своих родителей и родительских знакомых. Все они в общем и целом, даже по скромным оценкам, приличные люди: честные, трудолюбивые, вежливые друг с другом, не какие-нибудь тираны по отношению к детям. В семейной жизни видят примерно такой же смысл, как и предыдущее поколение, но вместе с тем пользуются определенной степенью свободы, позволяющей им воображать себя первопроходцами. Но где же здесь любовь, удивляемся мы. Причем даже не имея в виду секс – о нем мы предпочитаем не думать.
Итак, приходя в дом Маклаудов и наблюдая там совершенно другой стиль жизни, ты сразу делал вывод об ограниченности собственного домашнего уклада, которому недоставало живости и эмоций. Затем до тебя мало-помалу доходило, что брак Гордона и Сьюзен Маклауд на поверку гораздо хуже брака любой пары из окружения твоих родителей, и ты еще более укреплялся в своей категоричности. То, что Сьюзен должна жить с тобой в атмосфере любви, не подлежало сомнению, равно как и то, что она должна уйти от Маклауда, развестись – особенно в свете последних событий, и эти требования казались не просто констатацией истины, но необходимым первым шагом к повторному становлению ее как полноценной личности. Нет, не «повторному», а «первоначальному». Разве не увлекателен для нее был бы такой опыт?
Убеждаешь ее проконсультироваться с адвокатом. Нет, она не хочет, чтобы ты ее сопровождал. Та часть твоего сознания, которая рисует свободную – и в самом ближайшем будущем самостоятельную – Сьюзен, только одобряет.
– Ну, как прошло?
– Он сказал, что я слегка запуталась.
– Прямо так и сказал?
– Нет. Не прямо так. Но я ему кое-что объяснила. Почти все. Нет, о тебе, естественно, умолчала. Ну… понимаешь, он решил, будто я только что сбежала. Дала деру. Вероятно, подумал, что у меня просто климакс.
– Но… разве ты не объяснила, что произошло… что он с тобой сделал?
– Я не вдавалась в подробности. Так, описала в общем виде.
– Но «в общем виде» не считается основанием для развода. Для развода требуется конкретика.
– Не придирайся, Пол. Делаю, что могу.
– Да, но…
– Он посоветовал мне для начала пойти домой и все подробно изложить в письменном виде. Поскольку от него не укрылось, что мне тяжело говорить напрямую.
– Вполне резонно. – Ты вдруг меняешь гнев на милость в отношении этого адвоката.
– Постараюсь так и сделать.
Через пару недель ты интересуешься, дан ли ход ее заявлению; она молча качает головой.
– Но это необходимо сделать, – настаиваешь ты.
– Ты не представляешь, насколько мне тяжело.
– Помочь тебе?
– Нет, я должна сама.
Ты одобряешь. Это будет началом, становлением новой Сьюзен. Пытаешься дать ненавязчивый совет.
– Думаю, адвокатам потребуются специфические детали. – Ты-то сам уже слегка поднаторел в бракоразводном праве. – Что именно произошло и хотя бы приблизительно в котором часу.
Проходит еще две недели; ты спрашиваешь, как успехи.
– Не ставь на мне крест, Кейси-Пол, – отвечает она.
От этих слов (произнесенных без задней мысли – Сьюзен вообще чужда расчетливости) у тебя каждый раз сжимается сердце. Конечно, ты не поставишь на ней крест.
И вот, еще пару недель спустя, она протягивает тебе несколько листов бумаги:
– Только при мне не читай.
Забираешь их с собой, и от первой же фразы твой оптимизм идет на убыль. Из своей жизни – и своего брака – она сделала юмористический сюжет в духе Джеймса Тербера. Вероятно, у него же и позаимствованный. Про человека по имени мистер Слоновьи Брюки, который носит костюм-тройку и каждый вечер наведывается либо в паб, либо в привокзальный бар, а домой приходит в таком состоянии, что нагоняет страху на жену и детей. Он сбивает шляпную стойку, пинает цветочные горшки, орет на собаку, распространяя вокруг себя Большую Тревогу и Угнетенность, и бузит до тех пор, пока не засыпает на диване, а храпит так, что с крыши сыплется черепица.
У тебя нет слов. Ты молчишь. Делаешь вид, что все еще изучаешь сей документ. Понятно, что нужно проявить мягкость и терпение. Снова объясняешь: адвокатам требуется конкретика – где, когда и, самое главное, что. Глядя на тебя, она кивает.
Постепенно, в течение следующих недель и месяцев, до тебя доходит, что письменный документ не появится никогда. У нее достанет сил тебя любить, достанет сил с тобой сбежать, но недостанет сил войти в зал суда и дать показания против мужа, который десятилетиями изводит ее бесполой тиранией, алкоголизмом и побоями. Она не сумеет, даже через адвоката, запросить у стоматолога справку о своих телесных повреждениях. У нее не получится прилюдно выложить то, чем она делится с тобой наедине.
Ты начинаешь понимать, что она, возможно, и свободная душа, какой ты ее воображал, но при этом – изломанная свободная душа. Ты начинаешь понимать, что в основе ее упрямства лежит стыд. Стыд перед людьми, стыд перед обществом. Она переживет изгнание из теннисного клуба за распутство, но ни за что не признает истинный характер своего брака. Тебе на ум приходят старые судебные прецеденты, когда преступники, в том числе и убийцы, женились на своих сообщницах, потому что жена имеет право не свидетельствовать против мужа. Но нынче, вдали от преступного мира, в респектабельной Деревне и множестве подобных ей тихих предместий по всей стране, находятся жены, которые, подчиняясь общественным и брачным условностям, отказываются давать показания против своих мужей.
А ведь есть и еще один фактор, о котором, как ни странно, ты не подумал. Как-то спокойным вечером – спокойным потому, что ты, официально заявив об отказе от этого проекта, избавился от всех ложных надежд и раздражения, – она негромко говорит:
– И вообще, если бы я на это пошла, он бы тут же приплел тебя.
Ты поражен. У тебя сложилось такое чувство, что распад брака Маклаудов не имел к тебе никакого отношения: ты ведь посторонний человек, который всего лишь указал на то, что по идее должно быть ясно как день. Да, ты в нее влюбился; да, ты с ней сбежал; но это не причины, а следствия.
Но тебе все равно повезло, что в своде законов больше нет статьи о прельщении. Нетрудно представить, как тебя вызывают в качестве свидетеля и дают слово. Отчасти тебе кажется, что это прекрасно, по-геройски. Ты репетируешь в голове характерные обмены репликами судебного заседания и проявляешь себя блестяще. Вплоть до последнего вопроса: «Да, между прочим, юный обольститель, юный соблазнитель, позвольте спросить: чем вы зарабатываете на жизнь?» Ты, естественно, отвечаешь: «Я учусь на юридическом факультете». И понимаешь, что тебе, по всей вероятности, придется сменить профессию.
* * *
Насколько тебе известно, проверив дом, половина которого принадлежит ей, она отправляется в гости к Джоан. Это само по себе неплохо, если не считать, что по возвращении от нее несет табаком. А однажды ты уловил и запах спиртного.
