* * *
Время, место, социальная среда? Не знаю, насколько они важны в рассказах о любви. Возможно, в старинных книгах, в классической литературе, где ведутся битвы между любовью и долгом, любовью и верой, любовью и отечеством. Эта история – другого рода. Но если уж вы так настаиваете… Время: более полувека назад. Место: южнее Лондона, милях в пятнадцати. Социальная среда: как раньше говорилось, «маклерский пояс», правда биржевых маклеров я там в глаза не видел. Особняки – либо фахверковые, либо облицованные камнем. Живые изгороди из вечнозеленых кустарников, лавра и бука. Еще не знающие желтой разметки и парковочных «карманов» шоссе с придорожными канавами. В ту пору на пути в Лондон можно было припарковаться почти в любом месте. Наша пригородная зона носила уютное прозвание «Деревня» и когда-то давно, по всей видимости, таковой и считалась. Затем там построили железнодорожный вокзал, откуда мужчины в костюмах отправлялись на работу в Лондон с понедельника по пятницу, а некоторые еще и на дополнительные полдня по субботам. Появились остановка междугородного автобуса, пешеходный переход, отмеченный оранжевыми сигнальными маячками, почтовое отделение, церковь, освященная без затей в честь святого Михаила, паб, универмаг, аптека, парикмахерская, а также бензоколонка и при ней небольшой автосервис. По утрам гудели в рожок развозчики молока: покупатели могли выбирать между фирмами «Экспресс» и «Юнайтед дэйриз»; по вечерам и в выходные дни (кроме субботы) стрекотали бензиновые газонокосилки.
На деревенском лугу шумно и неумело играли в крикет; имелось поле для гольфа, действовал теннисный клуб. Садоводов радовала супесчаная почва – лондонская глина до этих мест не дотягивалась. Недавно в Деревне открылась кулинария, чей европейский ассортимент – копченые сыры и похожие на связки ослиных пенисов шишковатые купаты – некоторые сочли диверсией. При этом молодые хозяйки стали готовить более изобретательно, и мужья в большинстве своем только радовались. Из двух доступных телеканалов большей популярностью пользовался Би-би-си, нежели Ай-ти-ви; спиртное обычно пили только после рабочей недели. В аптеке предлагались хоть пластыри от бородавок, хоть сухой шампунь в пузатых флакончиках, но только не противозачаточные средства; в универмаге лежала снотворная «Эдвертайзер энд газетт», но никакой порнографии, даже мягкой, не было и в помине. За товарами интимного назначения приходилось ездить в Лондон. Живя в Деревне, я в основном спокойно относился к этим ограничениям.
* * *
Ну ладно, повыступал в качестве риелтора, и хватит (в десяти милях располагалось настоящее агентство по недвижимости). И еще: не спрашивайте меня о погоде. Ну, не могу я упомнить погодные условия, сопутствовавшие моей жизни. Я только усвоил, что жаркое солнце активно побуждает к сексу, что первый снег вызывает восторг, а холод и сырость провоцируют те ранние симптомы, которые в конечном счете приводят к двухполюсному протезированию тазобедренного сустава. Но ни одно важное событие моей жизни не имело своим фоном, а тем более причиной какие-либо погодные условия. Так что, если позволите, метеорология будет исключена из моего рассказа. Впрочем, если я упомяну, что играл в теннис на травяном корте, никто не помешает вам заключить, что в тот момент не было ни дождя, ни снега.
* * *
Теннисный клуб: кто бы мог подумать, что начнется все именно там? В юности я считал это место пригородным филиалом молодежного крыла партии консерваторов. У меня была ракетка, я немного играл, но точно так же мог выполнить пару полезных оверов в крикете и постоять на воротах в футболе – надежно и подчас с долей риска. Не обладая особыми талантами, в спорте я был азартен.
По окончании первого курса я приехал на три месяца домой, где откровенно и бессовестно скучал. Нынешняя молодежь даже не представляет, насколько затруднены были тогда всякие контакты. Почти все мои друзья разлетелись на каникулы кто куда, а телефонные звонки – ввиду негласного, но отчетливого родительского неодобрения – сводились к минимуму. Письмо, ответное письмо. Тягомотное, одинокое занятие.
Моя мать – видимо, в надежде, что я встречу какую-нибудь милую блондиночку Кристину или бойкую Вирджинию с черными локонами (и то и другое вполне отвечало устойчивой, хотя и неявной консервативной традиции) – предложила мне записаться в теннисный клуб. И даже выразила готовность оплатить мое членство. Я про себя посмеялся над подоплекой материнского предложения: в мои планы совершенно не входило обосноваться в предместье с клубной женой-теннисисткой, произвести на свет среднестатистические два целых и четыре десятых ребенка, а когда придет срок – проследить, чтобы каждый из детей нашел себе пару в теннисном клубе, – и так далее, словно в гулкой анфиладе зеркальных комнат, ведущих к бесконечному листопадно-вечнозеленому будущему. На мамино предложение я согласился, но воспринял его в сугубо сатирическом ключе.
* * *
Записался; получил приглашение «войти в игру». Целью такого приглашения была безмолвная, по-английски тактичная проверка не столько спортивного мастерства, сколько общего уровня и светских манер. Если ничего отрицательного за тобой не замечали, в тебе автоматически признавались положительные качества; вот так это работало. Мамиными заботами моя теннисная форма приобрела безупречную белизну, а шорты украсились отчетливыми параллельными стрелками; на корте я не позволял себе бранных слов и старательно сдерживал отрыжку и газы. При ударе справа активно работал кистью; в целом выглядел самоучкой-оптимистом, то есть играл так, как от меня ожидали, избегая своих любимых подрезок и не целясь сопернику в корпус. Подача, выход к сетке, удар с лета, еще один удар с лета, укороченный, свеча, готовность оценить противоборствующую сторону («Супер!») и проявить заботу о партнере («Я!»). Выиграв мяч, я не заносился; победе радовался сдержанно; скорбно качал головой, когда проигрывал сет. Притворство давалось мне легко, так что круглогодичные Хьюго и Каролины охотно взяли меня под крыло как летнего игрока.
Хьюго наперебой повторяли, что я повысил средний ай-кью теннисного клуба и вместе с тем понизил средний возраст; один упорно говорил мне «Эрудит» и «Герр Профессор», тонко намекая на то, что я окончил первый курс Сассекского университета. Каролины обращались со мной вполне приветливо, хотя и с настороженностью; им было виднее, как держаться в присутствии Хьюго. Это племя выхолащивало мой природный азарт. Я старался как можно техничнее выполнять каждый удар, но не рвался к победе, а временами даже играл в поддавки. При малозаметном ауте показывал сопернику два больших пальца и выкрикивал «Супер!». Аналогичным образом подачу, где-то на дюйм выходившую за линии, я встречал медленным кивком и переходом на другую половину площадки в ожидании следующей подачи. «Славный малый», – сказал как-то про меня один Хьюго другому, а я услышал. Если мне случалось проиграть, то во время финального рукопожатия соперник непременно слышал от меня похвалу в адрес той или иной особенности своей игры. «Подачи в левый угол – все навылет», – проникновенно говорил я. Не рассчитывая задерживаться в теннисном клубе более чем на пару месяцев, я не хотел раскрываться перед посторонними.
* * *
Примерно через три недели после оформления моего временного членского билета клуб организовал турнир смешанных пар, образованных при помощи жеребьевки. Участники тянули бумажки с именем партнера. Позже мне, помнится, пришло в голову выражение «счастливый жребий»: не зря же так говорится, правда? Моей партнершей оказалась миссис Сьюзен Маклауд – явно не Каролина. По моим прикидкам, ей слегка перевалило за сорок; волосы, стянутые на затылке лентой, открывали уши, но это я заметил не сразу. На корт она вышла в белом теннисном платье с зеленым кантом и зелеными пуговками на груди. Практически одного роста со мной, а во мне, когда я вытягиваюсь в положении лежа и тем самым прибавляю себе пару сантиметров, можно намерить метр семьдесят пять.
