Почувствовав тошноту при виде такого количества неожиданно ярко-красной крови в белой ванночке, я одурело опустился на пол, и в то же время я… мне немного неловко, но позвольте сказать это: я передумал. И только тогда (почти уже на том свете, так сказать) понял я, что все вокруг невыразимо прекрасно и изумительно точно создано для нашего наслаждения. И еще я понял, что чуть не растранжирил чудесный дар, дар, который позволял каждый день блуждать по сему чувственному раю, сему великому рынку, куда любовно поставлялись все самое прекрасное: рои насекомых, танцующих в наклонных лучах августовского солнца, тройка черных лошадей, стоящих на поле голова к голове и по колено в снегу, аромат говяжьего бульона, приносимый ветерком через оранжевеющее окно, открытое в прохладную осень…
Сэр. Друг.
Я что… я снова делаю это?
Делаете.
Вдохните. Все в порядке.
Кажется, наше новое пополнение немного вас тревожит.
Тысяча извинений, молодой сэр, я только хотел на собственный манер приветствовать вас.
«При виде такого количества крови» вы, «почувствов тошноту», «одурело опустились на пол» и «передумали».
Да.
Почувствовав тошноту при виде такого количества неожиданно ярко-красной крови в белой ванночке, я одурело опустился на пол, и в это же время я… мне немного неловко. И в этот же момент я передумал.
Понимая, что единственная моя надежда в том, что меня найдет кто-нибудь из слуг, я с трудом поплелся к лестнице и бросился вниз. А потом сумел добраться до кухни…
Где я и остаюсь.
Жду, когда меня найдут (упокоившись на полу головой к плите, близ перевернутого стула, прижимаясь щекой к апельсиновой кожуре), чтобы меня можно было оживить, поднять, чтобы привести дом в порядок после всего, что я натворил (мама будет недовольна), чтобы я мог выйти в этот прекрасный мир новым и более смелым человеком и начал жить! Буду ли я следовать своей наклонности? Непременно! Со смаком! Почти потеряв все, я теперь освободился от своих страхов, неуверенности и застенчивости. А когда я вернусь к жизни, то собираюсь истово странствовать по земле, вдыхать запахи, чувствовать, любить всех, кто будет встречаться мне на пути; касаться, вкушать, стоять неподвижно подле самого прекрасного в мире, такого, например, как: лягающаяся во сне собака в теневом треугольнике древесной кроны; пирамида из кусочков сахара на столешнице черного дерева, которую поправляют кубик за кубиком по какому-то неведомому чертежу; облако, похожее на овцу над ровным зеленым холмом, над которым на ветру энергично пляшут на веревке цветные рубашки, а внизу, в городе, происходят события фиолетово-голубого дня (муза воплощенной весны), и каждый двор в росистой траве, пронизанной цветами, явно сходит с ума от…
Друг.
Бевинс.
У «Бевинса» было несколько наборов глаз // Все они стреляли туда-сюда // Несколько носов // Все шмыгали // Его руки (у него имелось несколько пар рук, или его руки действовали настолько быстро, что, казалось, будто их больше, чем на самом деле) двигались то туда, то сюда, брали что-то, подносили к лицу с самым дотошливым
Страшновато
Рассказывая свою историю, он нарастил себе столько дополнительных глаз, носов и рук, что его тело за ними исчезло // Глаза, виноградины на лозе // Руки ощупывают глаза // Носы обнюхивают руки // Порезы на всех запястьях
Новоприбывший сидел на крыше своего хворь-дома, удивленно глядя на мистера Бевинса.
Иногда украдкой удивленно поглядывая на вас, сэр. На ваш заметный…
Ладно, говорить об этом нет нужды…
Другой человек (тот, на которого упала балка) // Совсем голый // Член распух до размеров // Глаз не мог оторвать
И этот его член покачивался, когда он
Тело как клецка // Широкий плоский нос словно овечий…
И в самом деле совсем голый…
Ужасная вмятина в голове // Как он может ходить и говорить с такой жуткой
И вдруг мы обнаружили, что к нам присоединился преподобный Эверли Томас
Он прибыл, как прибывает всегда, прихрамывая на бегу, брови высоко подняты, встревоженно оглядывается, волосы стоят торчком, разверстый в ужасе рот образует идеальный круг. Но говорил, как всегда говорит, — с величайшим спокойствием и здравым смыслом.
Новенький? — спросил преподобный.
Кажется, мы имеем честь обратиться к некоему мистеру Кэрроллу, сказал мистер Бевинс.
Парень лишь недоуменно посмотрел на нас.
Новенький был мальчиком лет десяти-одиннадцати. Хорошенький мальчонка, он моргал и испуганно оглядывался
Напоминает рыбу — выброшенная на берег, она лежит неподвижно, настороженно, остро ощущая свою беззащитность.
Это напомнило мне о моем племяннике, который как-то раз провалился под лед на реке и пришел домой, продрогший до костей. Опасаясь наказания, он боялся войти в дом. Я нашел его — он притулился к двери, чтобы хоть как-то согреться, он был ошарашенный, виноватый, от холода почти лишенный всякой чувствительности.
Ты явно чувствуешь определенную тягу? — спросил мистер Воллман. Позыв. Идти? Куда-то? Где было бы удобнее?
Я чувствую, что должен подождать, сказал мальчик.
Это кое-что да значит! — сказал мистер Бевинс.
Ждать чего? — спросил мистер Клецка-Овца.
Моей матери, ответил я. Моего отца. Они сейчас придут. Чтобы забрать меня Мистер Клецка-Овца печально покачал головой // Его член тоже закачался // Печально
