Если, конечно, в таком перерыве не было необходимости. Тогда они, естественно, должны были прервать меня. Даже днем в среду. Или в воскресенье. Или в любой день, как бы поздно ни было. Когда я делил с женой интимные моменты. Или забывался глубоким сном. Или молился. Или сидел в уборной.
И все же были у меня минуты. Мои свободные, никем не прерываемые, предоставленные только мне минуты.
Но странно: именно воспоминания о таких минутах и беспокоят меня больше всего.
То есть мысль о том, что жизнь других людей полностью состоит из таких моментов.
И как же случилось, что вы оказались в нашей яме, сэр?
Я был в городе. С поручением. И вдруг боль в груди, и…
И вас не искали?
Очень даже искали!
До сих пор ищут, я уверен.
Моя жена, прежде всего мистер и миссис Коннер в полной мере оказывают ей помощь.
Просто… пока они меня не нашли.
Этого парня решительно отвела в сторону молодая мулатка в белом халате и кружевном чепце с синей каемкой, ее всю трясло; она отличалась столь необыкновенной красотой, что среди белых соискателей возник ропот.
Давай, Литци. Сейчас или вообще в ж*** никогда.
###########
Молчание.
Как всегда.
Ни х** себе, как с ней поработали, а? Чтобы так надежно заткнуть ей глотку.
К мулатке подошла толстая негритянка в годах, во всех отношениях женщина крупная и бесконечно веселая в том предыдущем месте, от чьей веселости здесь не осталось и следа, одна синюшность и хмурость; и ноги у нее были стоптаны до костей, за собой она оставляла два кровавых следа, а когда она ухватила руками (тоже протертыми до костей) бедра мулатки, чтобы поддержать ее, на той тоже остались кровавые следы в двух местах на белом халате, и мулатка продолжала бубнить и трястись.
################
То, что с ней сделали, с ней делали много раз и многие. Тому, что с ней делали, невозможно было противиться, и она не противилась, иногда противилась, а это приводило иногда к тому, что ее отправляли в какое-нибудь куда худшее место, иной раз ее сопротивление просто преодолевалось силой (кулаком, коленом, ударом доской и еще чем-то). То, что делали с ней, делали снова и снова. Или только один раз. То, что с ней делали, никак не влияло на нее или очень сильно на нее влияло, доводило до нервных срывов, исторгало из нее слова ненависти, заставляло прыгать с моста, перекинутого через Кедровый ручей, погружало в упрямое молчание. То, что делали с ней, делали большие мужчины, маленькие мужчины, мужчины-хозяева, мужчины, которые случайно проходили мимо поля, на котором она работала, сыновья-подростки мужчин-хозяев или мужчин, которые проходили случайно, трое кутил, которые выскочили из дома и, перед тем как уехать, увидели ее за колкой дров. То, что делали с ней, делали постоянно, словно некое зловещее посещение церкви; это делали с ней без всякой регулярности; это никогда с ней не делали, ни разу, но только постоянно пугали: угрозами и по разрешению; а делали с ней вот что: трахали в миссионерской позе; трахали анально (а ведь бедняжка даже не подозревала, что такое возможно); вытворяли с ней и всякие маленькие извращения (под хор грубых слов ошеломленных сельских мужей, которые прежде и представить не могли, чтобы такое делали с женщинами их расы), делали это с ней так, словно никого не было вокруг, только он, мужчина, который делал это, а она была не более чем (теплой, безмолвной) восковой куклой; а делали с ней то, что каждому хотелось, и если кому-то хотелось сделать это с ней как бы чуть-чуть, что ж, и это было возможно, люди делали это, оно делалось, это делалось, и делалось, и делалось…
Лейтенант Стоун (с криком: «Назад, ОСКОЛКИ, назад, говорю») быстро двигался во главе группы плечистых белых мужчин (Пти, Дейли и Бернс среди них), которые грубо оттолкнули черных соискателей от белого каменного дома, грозя им упавшими ветками, которые держали горизонтально на уровне груди.
Крики ярости доносились со стороны черного контингента.
Ах, сказал мистер Хэвенс. Здесь — как там?
Не так нах** грубо!
Мы их знаем. Нормальные ребята!
Пти, Бернс и Дейли, широкие красные лица, искаженные яростью, угрожающе надвигались на Бэронов, вынудив пару скромно отступить и скрыться в толпе.
По сигналу лейтенанта Стоуна патруль ринулся вперед, прижал черный контингент к вселяющей ужас металлической ограде.
(Которая в них вовсе не так уж и вселяла ужас.
Поскольку она производила пагубное воздействие только на тех из нас, кто жительствовал в ее границах.)
И потому они загнали себя в тупик: лейтенант Стоун и патруль из-за тошноты не могли продвинуться достаточно далеко, чтобы изгнать черный контингент за ограду, а те, кто достиг пределов готовности воспротивиться такому натиску, продолжали держаться на своих позициях по эту сторону.
А тем временем десятки (белых) соискателей бросились, воспользовавшись случаем, на место, освободившееся перед белым каменным домом, выстанывая свои истории в дверь, и в конечном счете среди этого хора отчаяния невозможно стало различать отдельные голоса.
LXVII
Мистер Линкольн ничего этого, конечно, не слышал.
