– Господи, на улице пресса! – произнесла Люси, которая пошла было по главной лестнице, но, сделав это неприятное открытие, ретировалась. – Если я попаду в газеты, папа меня убьет.
Забавно, но тогда мы гораздо больше руководствовались подобными соображениями, чем сегодняшние молодые люди.
Следуя за нашим провожатым – Джорджиной, мы вышли на площадку каменной черной лестницы. По ней поспешно спускались гости в разной степени расстройства. Одна девушка сломала каблук и, вскрикнув, остаток лестничного марша прокатилась кубарем. Но тотчас же кое-как поднялась на ноги, сорвала туфлю с другой ноги и побежала дальше. Дэмиану, к несчастью, становилось хуже. Он прекратил свои просьбы хлопать в ладоши и вместо этого решил поспать.
– Я прекрасно себя чувствую, – бормотал он, уронив подбородок на грудь. – Только сейчас немножечко прикрою глаза и буду как огурчик.
Подбородок опустился еще ниже, веки тоже, и Дэмиан захрапел.
– Придется его оставить, – сказала Джорджина. – Его же не убьют. Ну запишут фамилию, сделают предупреждение или что там, и все.
– Я его тут не оставлю, – заявила Серена. – Кто знает, что они сделают? И что будет потом? Если его имя попадет в списки задержанных в ходе наркорейда, то, не дай бог, заграничный паспорт не получит, или дадут низкий ранг благонадежности, или не возьмут на работу в посольство. Да мало ли!
Этот нескончаемый поток слов рисовал картину удивительного контраста с происходящим: мы сидели съежившись на грязной служебной лестнице, опасаясь попасть в руки полиции. Эти слова, словно заклинания, вызывали в воображении посольские приемы, на которых будет блистать Дэмиан, заграничные путешествия и серьезные должности в Сити. Мне вдруг стало обидно, что о моей судьбе Серена не высказала столь романтических тревог.
Но Джорджина была непреклонна.
– Не глупи, – сказала она. – Он неинтересен для журналистов. Это единственное, о чем нам сейчас надо думать. Ты – это заголовок. Она – это заголовок. Даже я достойна упоминания. А он – нет. Положи его здесь, пусть проспится. Может, так далеко они не заглянут.
– Я его не оставлю, – повторила Серена. – Если хочешь, уходи без нас.
Я вспомнил, как на балу Дагмар, когда все мы молчали, только Серена вступилась за Дэмиана. И понял, что второй раз я это видеть не готов.
– Я помогу, – сказал я. – Если будем придерживать его вдвоем справа и слева, то справимся.
Серена посмотрела на меня. Я увидел в ее глазах признательность за то, что не согласился на предложение оставить ее одну против татаро-монгольских орд. Так что мы сделали, как я предложил. Подняв Дэмиана вертикально и не обращая внимания на его монотонные протесты, наша группа с горем пополам дотащила его до конца лестницы. Первый этаж мы постарались миновать побыстрее, слыша громкие протесты негодующих взрослых, которых останавливали и допрашивали газетчики, а также крики, визги и пение молодежи. Наконец мы очутились в подвале и стали искать незапертую дверь.
Мы были одни в мрачном коридоре, маленькая горстка людей против всего мира, как вдруг открылась какая-то служебная дверь и в нее просунулась голова девушки.
– Тут есть окно! Кажется, выходит на аллею, – сказала она и нырнула обратно.
Девушка была мне почти незнакома. Ее звали Шарлотта, фамилию не помню, потом она стала графиней – тоже забыл какой. Но я все равно буду помнить ее с благодарностью. Она совершенно не обязана была возвращаться и рассказывать нам о своей полезной находке, вместо того чтобы выбраться наружу и бежать что есть мочи. Такое проявление щедрости, когда для дарящего нет никакой выгоды, трогает больше всего. Мы последовали за девушкой. Это было нечто вроде кладовки уборщицы – комнатушка, сплошь уставленная щетками, тряпками, банками моющих средств. И действительно, в ней нашлось не забранное решетками окно, которое поддалось с огромными усилиями, словно его не открывали с Первой мировой войны.
Здесь, как и раньше, главную трудность представлял Дэмиан. К этому моменту он уже впал в подобие коматозного состояния. Некоторое время мы безуспешно с ним возились, потом Джорджина – она была сильнее любого из нас – наклонилась, подставила под Дэмиана плечо, как делают при переноске раненых, и с натужным выдохом швырнула его в оконный проем. Серена уже выбралась на улицу и ухватила его руку и голову. Они с Люси тянули, а мы с Джорджиной толкали и наконец смогли протащить его наружу. Мне показалось, что мы ассистировали при рождении слоненка. Когда через окно протиснулась Джорджина, в коридоре послышались мужские голоса, и я, видимо, оказался последним, кто ушел на свободу этим путем, пока его не отрезали враги. Мы быстро опустили окно и побежали по аллее. Джорджина и я вдвоем тянули Дэмиана. Тащить по улице довольно крупного молодого мужчину в одних трусах и смокинге было как минимум необычно, и мы не могли считать себя в безопасности, пока Серена, приказав нам встать в тень, не остановила ни в чем не повинного таксиста, не подозревавшего, во что ввязывается.
– Куда мы его отвезем? – громким шепотом спросила она через плечо, и я понял, что для семейства Клермонт это уже станет непосильным испытанием.
Дэмиан, скорее всего, изначально планировал выпить чашечку-другую кофе и уехать обратно в Кембридж – мне неловко об этом говорить, но так мы обычно тогда и делали, – но теперь этот вариант исключался.
– Ко мне на квартиру. На Уэзерби-Гарденс, – сказал я.
Там были мои родители, но они знали меня уже девятнадцать лет, и подобные эскапады вряд ли заставали их врасплох. Серена назвала таксисту адрес и села в машину, оставив открытой дверь, чтобы мы с Джорджиной, перебежав тротуар, побыстрее втащили Дэмиана в гостеприимную темноту такси. Мы вскарабкались внутрь, пыхтя и отдуваясь, а за нами торопливо вскочила Люси. Вы можете подумать, что такси оказалось перегружено, и это правда, но вы должны понимать, что на это мы не обращали внимания, ни пассажиры, ни водители, ни власти предержащие. Они не пытались, как сегодня, управлять нашей жизнью до последних деталей, и я думаю – нет, я даже уверен, – что нам от этого было только лучше. Некоторые новейшие изменения действительно к лучшему, насчет других надо еще поразмыслить, но что касается непрекращающегося, навязчивого вмешательства государства в нашу жизнь, раньше нам было намного спокойнее. Конечно, бывали времена, когда мы на самом деле подвергались риску, и надменные любители тотального контроля неодобрительно покачают на это головой. Но заставлять людей отказываться от свободы, чтобы избежать опасности, – отличительная черта тирании, и обмен всегда получается неравным.
– Наденем на него брюки?
Серена каким-то образом сумела не растерять оставшиеся детали одежды, хотя они явно мешали ей бежать. Мы посмотрели вниз, на малютку Дэмиана, свернувшегося, как эмбрион, и отказались от этой непосильной задачи.
– Давайте не будем, – твердо сказала Люси.
– Как же твои бедные родители? – спросила Джорджина. – А если они еще не спят?
Я посмотрел на Дэмиана еще раз и лишь укрепился в принятом решении.
