Конечно, и в мои дни, как и всегда, некоторые выпивали лишнего, но пьянство встречалось редко и не одобрялось, а сами пьяницы выглядели идиотами. Всего лишь десять лет назад запьянеть считалось ошибкой, достойным сожаления побочным продуктом веселья, просчетом, который требовал извинения на следующий день. Теперь это цель. Понимает ли кто-нибудь, почему мы это допускаем? Я не понимаю. Нет, я осознаю притягательность «культуры кафе», которую усердно насаждали. Но как долго может вменяемый человек смотреть на свою ошибку, не признавая ее? В какой момент вера в лучшее становится заблуждением? Недавно по радио одна недалекая женщина читала своему запуганному интервьюеру лекцию о том, что в запойном пьянстве нет ничего дурного, и утверждала, что истинную проблему составляют пьяницы средних лет, принадлежащие к среднему классу и накачивающиеся алкоголем в собственном доме. Бедный затравленный малый не смел возразить, что, даже если это так, даже если все добропорядочные буржуа тратят каждый вечер своей жизни на то, чтобы улечься на ковер и петь матросские песни, они все равно не представляют собой проблему, поскольку ни для кого другого, кроме себя, они ее не создают. Почему современные политические лидеры никак не усвоят, что их задача – пресекать антиобщественное поведение, а не действия, происходящие за закрытыми дверями, регулировать наши действия по отношению к другим, а не действия, которые затрагивают только нас самих? Порой трудно отказаться от мысли, что мы – в нашем постоянном нежелании признавать действительное и в собственной изоляции – как культура потеряны.
Я повернул ключ и открыл дверь квартиры, встретившей меня темнотой, как человека, живущего в одиночестве. Я прошел в гостиную и от двери сразу включил все лампы. Мне еще предстояло свыкнуться с мыслью, что каждый раз, возвращаясь в квартиру, я нахожу ее в точности такой же, какой оставил.
Бриджет уходила очень основательно. Когда я провожал ее, мне показалось, что она считает разрыв временным и вскоре я начну получать красноречивые намеки на ее возвращение. Но сейчас я знаю, что ошибался. Она была рада избавиться от меня, так же как я был рад избавиться от нее. Странно бывает. Мучаешься месяцами, даже годами. Прекратить ли мне все? Или не прекратить? Но как только решение принято, тебе не терпится, как ребенку накануне Рождества. Ты с великим трудом удерживаешься от того, чтобы в тот же самый вечер помочь твоей половине собраться, закинуть ее в такси и отправить прочь. Тебе страстно, болезненно хочется, чтобы она ушла и ты мог самостоятельно проживать остаток своей жизни.
– Ты будешь по мне скучать, – сказала Бриджет, напоследок обходя квартиру, проверить, не забыла ли чего.
– Буду, – ответил я, как положено в таких случаях.
Здесь тоже есть свой этикет, и его правила относятся к той же категории, что и фраза «Дело не в тебе, а во мне». Но в тот момент мне тоже показалось, что я буду скучать. А скучал я недолго. Намного меньше, чем рассчитывал. Я неплохо умею готовить, когда соберусь с духом, и мне повезло, что есть одна женщина, несколько раз в неделю прибирающая у меня в квартире. Так что единственной переменой стало то, что больше не нужно было проводить долгие темные вечера с человеком, который постоянно во мне разочаровывался. И эта перемена была приятной.
Один из величайших подарков старости – открытие, что самый главный ваш страх «остаться одному» – это на самом деле намного приятнее, чем вам казалось. Я должен пояснить. Быть одному, когда ты стар и болен, умереть в одиночку – это печально, и в какой-то момент стоит принять меры, чтобы избежать такой судьбы. Полагаю, перспектива одинокой смерти страшнее для бездетных, поскольку нет человека, на которого вы можете с большей или меньшей уверенностью рассчитывать, что он будет сопровождать вас в вашем дряхлении. Но даже для бездетных, к которым отношусь и я, мгновения, проведенные в одиночестве, перед тем как вы узрите Жемчужные врата, бывают просто восхитительными. Вы едите то, что хотите, смотрите то, что хотите, пьете то, что вам нравится – э-ге-гей! – и все это не испытывая чувства вины и не имея необходимости спешить, чтобы не застукали. Если вам хочется общества, вы куда-то идете, а если нет – остаетесь дома. Если хочется поговорить – снимаете трубку, а если нет – все вокруг представляет собой благословенный дар молчания, не оскорбленного, а умиротворенного.
Конечно, это справедливо лишь в том случае, если вы завершили отношения, бывшие менее чем удовлетворительными. Для вдовца или вдовы, состоявших в счастливом браке, ситуация выглядит совершенно иной. Никогда не забуду, как отец, оставшись один, заметил, что для остальных со смертью супруга появляется свобода заниматься своими интересами и увлечениями или взяться за добрые дела, которым брак мешал. Но лично он ничего не приобрел и все потерял – очень трогательное признание, которого моя мать заслуживала больше, чем он представлял. Но после разрыва долгожданного все несколько иначе. Кое-чего, конечно, не хватает, например секса. Но долгое время сексом мы с Бриджет занимались скорее потому, что так положено, чем потому, что одна или другая сторона проявляла подлинный интерес к другой. Не стану скрывать, мысль снова начать с кем-то встречаться, чтобы заполнить пустоту, людей за пятьдесят пугает, но свобода – это слово, которое манит всегда.
На следующее утро, усевшись за письменный стол, я заново проанализировал свои несуществующие успехи в поисках счастливого ребенка, и мне показалось, что я все-таки приближаюсь к их завершению. Из списка оставалось вычеркнуть всего двух женщин: Кандиду Финч или Терри Витков. После этого моя миссия, вероятно, будет закончена. Раньше, размышляя об этих двух кандидатурах, я полагал, что сперва проверю Кандиду, потому что она в Англии. Если она окажется той, кого мы ищем, мне не придется лететь в Лос-Анджелес, что было довольно тяжкой задачей, так что логично было взяться за нее следующей. Но когда я набирал номер Кандиды, четко напечатанный в списке Дэмиана, меня неизменно встречали механические любезности автоответчика – практически единственный раз за всю историю моих поисков. Хуже того, я оставлял одно сообщение за другим, и пока без видимого результата. С тех пор как Киран невольно меня разоблачил, меня больше не устраивал мой надуманный повод с благотворительным мероприятием. Вместо того чтобы городить новую ложь, я решил просто назвать свое имя, сказать, что Кандида, вероятно, меня не помнит, но когда-то мы были знакомы, и предложить ей встретиться, когда у нее будет свободная минутка. После чего надиктовал свои телефонные номера, аккуратно положил трубку и стал надеяться на лучшее. Но это лучшее все не шло, и после трех недель таких манипуляций плюс одна неотвеченная открытка я уже терялся, что мне предпринять, дабы порадовать своего работодателя. В конце концов у нас оставалось не так много времени на раздумья.
– Поезжай в Лос-Анджелес, – ответил Дэмиан на другом конце провода. – Отдохни, задержись там на несколько дней. И Терри вычеркнешь, и себя порадуешь. У тебя есть там агент?
– Только партнер моих лондонских агентов. Я с ним никогда не встречался.
– Ну вот! Побалуй его. Возьмите каких-нибудь девочек, своди его в ресторан, пусть это будет лучший вечер в его жизни! Я плачу.
