– Спасибо, что согласился, – сказал я, когда он отослал официанта за двумя бокалами шампанского.
– Мне самому приятно.
Киран изучал меню, а я изучал его лицо. Он приобрел подлинную стать – это единственное слово, которым я могу описать произошедшие изменения. Приобрел уверенность, и это была уверенность великих людей. Он был мягок, спокоен и непринужден, но чувствовалось, что он ожидает подчинения, как бывает у всех сильных мира сего. Официант вернулся с напитками.
– Итак, – начал Киран, когда мы снова остались одни, – что у тебя за дело?
Я забормотал про свой благотворительный проект. Он был не целиком надуман – я решил, что, если Киран вдруг захочет сделать пожертвование, пусть кто-нибудь получит с этого выгоду. Но сразу заметил, что ему неинтересно.
– Могу тебя перебить прямо сейчас, – вмешался он, мягко подняв руку, чтобы прервать мои излияния. – Я делаю пожертвования только в три места. Приходится ограждать себя, а то в последнее время мне приходит по сотне просьб о помощи в неделю. Все они, безусловно, ратуют за благородные дела, но я не могу исправить все зло мира. Если хочешь, я выпишу тебе чек, но не на крупную сумму, и закончим на этом.
Я кивнул. Ему невозможно было противоречить. Я принял бы его решение, даже если бы моя просьба была настоящей.
– Спасибо, – озадаченно произнес я. Когда я позвонил, его секретарша попыталась сказать мне то же самое, и он мог бы покончить с этим делом без лишней грубости, когда взял трубку. – Тогда зачем мы ужинаем? – Это прозвучало не совсем так, как я рассчитывал, и я поспешил исправиться: – Нет, конечно, я страшно рад, что мы здесь, и огромное удовольствие снова видеть тебя, но я удивлен, что у тебя есть на это время.
– Время есть, – ответил он. – Для того, что я хочу делать, у меня масса времени. – Это было вежливо, но не отвечало на мой вопрос, и Киран это понял. – Сейчас я бóльшую часть времени думаю о прошлом и о том, что произошло со мной и с жизнью, которую я вел, рассуждаю, как я пришел к тому, что есть.
– То есть ты всегда делаешь исключение для людей из того прошлого?
– Мне нравится с ними встречаться. Особенно если их, как и тебя, я с тех пор редко видел.
– Честно говоря, я удивлен, что ты вообще меня помнишь. Я думал, меня встретит большой жирный вопросительный знак: «Кто-кто?»
Киран беззвучно фыркнул, и я заметил, как печальны его глаза.
– Вряд ли хоть один живой человек забудет тот обед.
– Это правда, – подтвердил я.
Он поднял бокал. Годы, проведенные в высшем свете, научили Кирана, что не надо чокаться им с моим бокалом, как он бы сделал раньше. – За нас. Как ты считаешь, мы сильно изменились?
– Я бы сказал, что да, – кивнул я. – Возможно, я лишь растолстел, полысел и стал жалкой копией прежнего юноши, но ты, похоже, превратился в совершенно другого человека.
Он от души рассмеялся, словно эта мысль доставила ему удовольствие:
– «Киран де Йонг, звездный дизайнер»!
– Этого человека я помню.
– Сочувствую.
– Он был не таким плохим.
– Ты подобрел то ли от алкоголя, то ли от депрессии. Он был отвратителен.
Я не стал с ним спорить, потому что думал так же. Наш официант держался неподалеку, ожидая перерыва в разговоре, чтобы шагнуть к нам и принять заказ. Киран слегка кивнул ему, и он наклонился, держа в руке карандаш и блокнот. Отрадно видеть, что искусство ресторанного обслуживания не до конца умерло, пусть даже сегодня его надо искать и, разумеется, платить за него. Ни в коей мере не держу зла на волну восточных европейцев, им поставлена единственная задача: спросить меня, что я буду есть. Они в целом приветливы и дружелюбны, составляя приятный контраст с мрачным англичанином, который выглядит так, будто ему не терпится плюнуть вам в суп. Но хоть бы кто-нибудь объяснил им, что не надо встревать, когда клиент рассказывает анекдот.
Официант получил всю необходимую информацию и отправился претворять ее в жизнь.
– Что тебя изменило? – спросил я, и ему не нужно было пояснять смысл вопроса.
Киран задумался:
– Образование. Опыт. Или это одно и то же? Раньше я считал, что начал с нуля, и это, очевидно, было неправдой, каждый начинает с чего-то. Еще я считал, что ничего не знаю, – это было справедливее, но тоже не вполне правда, – и поэтому мне казалось, что нужно подавать себя как человека, который знает все, находится в контакте с Вселенной, воплощая в себе дух времени. Я представлял себе, что выгляжу титаном, управляющим своей судьбой, а вовсе не крашеным дураком, – улыбнулся он и покачал головой. – Одни эти пиджаки взять. Что это такое было? – (Я невольно засмеялся вместе с ним.) – И то была причина, по которой я всех вас ненавидел.
Смена направления оказалась неожиданной.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я чувствовал, что вы можете распоряжаться судьбой гораздо больше, чем я.
– На самом деле не могли.
– Да, теперь-то я понимаю. Но ваше презрение ко мне и ко всему со мной связанному заставляло так думать.
Мне стало горько. Почему мы бóльшую часть жизни заставляем страдать невинных людей?
– Надеюсь, мы были не настолько плохими. Не до презрения.
– Конечно, сейчас ты намного снисходительнее, – кивнул он. – Я не сомневался, что так и будет. Каждый человек с мозгами к старости становится снисходительным. Но тогда мы все были злыми.
– Ты с большим успехом обуздал свою натуру.
– Кто-то однажды сказал мне, что, когда молодые и умные люди озлоблены, они либо взрываются и пропадают, либо достигают невероятных успехов.
Странное совпадение слов заставило меня выпрямиться.
– Забавно. Не так давно одна моя знакомая сказала то же самое о другом человеке. Ты помнишь Серену Грешэм?
– Я помню всех, кто был на том обеде. – Я развел руками: то же можно было сказать и обо всех там присутствовавших. Но Киран еще не договорил. – На самом деле ее я помню гораздо больше. Они с Джоанной были хорошими подругами, даже после того, как Джоанна бросила их компанию и убежала со мной. Это Серена предостерегла меня, чтобы я не взорвался.
Я был одновременно поражен широтой взглядов Серены, продолжавшей общаться с Джоанной и Кираном, когда большинство девушек от них отвернулись, и, как всегда, слегка разочарован, узнав, что удачное выражение, которое я считал придуманным непосредственно для меня, оказалось любимой фразой собеседника.
– Когда она сказала мне это, речь шла о Дэмиане Бакстере, еще одном члене Португальского обеденного клуба.
– Тогда уж о члене-основателе! – Киран глотнул вина. – В каком-то смысле Дэмиан Бакстер и я в тот год были двумя выпускниками университета жизни.
Конечно, они знали друг друга, эти магистры университета жизни. Дэмиан говорил мне, что Киран его избегал, и мне было любопытно, так ли это.
