– Цитируя Оскара Уайльда, «если неприятно, когда о тебе много говорят, то еще хуже, когда о тебе совсем не говорят»
[55].
Джоанна делано рассмеялась, скорее для вежливого ответа на мою якобы забавную реплику, чем потому, что она ее повеселила.
– Да, эту фразу я слышала, только ты ведь и сам в нее не веришь? Никто из вас не верит.
К сожалению, она была права, но я не хотел показать себя брюзгой, который портит праздник, тем более ей. Но все же Джоанна спрашивала моего мнения, и я постарался ответить как можно честнее:
– Зависит только от того, что ты хочешь из этого извлечь. Чего добиваешься? Какова твоя цель?
– В том-то все и дело. – Она задумалась. – Сама не знаю.
– Тогда зачем ты участвуешь в сезоне? Что ты рассчитывала получить, когда начинала?
– Тоже не знаю. – Она говорила с безнадежностью кролика, пойманного в силки.
Я понимал, что Джоанне нужно больше свободы. Ее отец всего добился сам, поэтому дочь воспитывалась не в закрытом вольере, но что касается всего остального, наложенные на нее ограничения были намного строже, чем у нас. Это была последняя эпоха, когда аристократия еще имела власть принять к себе нуворишей или отказать им. Позже, когда мода на элитарный образ жизни вернулась и ожила мечта присоединиться к нему, у тех, кто разбогател недавно, оказалось больше сил, чтобы протолкнуться в старый мир, желал он того или нет, но в конце шестидесятых бывший правящий класс еще сохранял немалое влияние. Отчетливо помню, как приятельница моей матери стращала взбалмошную девчонку, устроившую в квартире беспорядок, что ее никуда больше не пригласят. «Еще раз увижу подобное поведение, – шипела выведенная из себя матрона, – и я сделаю так, что двери всех лондонских гостиных захлопнутся перед твоим носом!» В те времена подобная угроза была реальной. В 1968 году ее еще могли осуществить. К 1988-му эти двери уже стояли распахнутыми. Сегодня они сорваны с петель.
Пользуясь выражением, которое войдет в оборот лишь двадцать лет спустя, я решил перейти к сути вопроса.
– Тут все очень просто, – начал я. – Если вы с матерью надеетесь, что после этого года получится заключить великосветский брак, ты и она идете неправильным путем. Если ты хочешь известности, хочешь мелькать по телевидению, выйти замуж за кинопродюсера или автопроизводителя, которому надо оживить свою жизнь некоторым аристократическим шиком, то, наверное, вы делаете именно то, что нужно.
– Как все глупо, – вздохнула Джоанна. – Ты прав. Мама хочет видеть меня суперледи. Мечтает об этом день и ночь. Поэтому очень грустно, что, с ее точки зрения, все эти выходки помогут, а я намного лучше ее понимаю, что нет.
– Тогда заставь ее прислушиваться к тебе. Если твоя мать поумерит пыл, ты добьешься именно того, чего она хочет, и не столь неблаговидными способами. В качестве суперледи, как ты выражаешься, со всеми твоими немалыми достоинствами ты сможешь совершить много хорошего, если захочешь.
Понимаю, что я был похож на актера-священника из передачи «Псалмы по воскресеньям», но в тот момент я не мог придумать, что еще сказать. Вероятно, я даже верил, что говорю правду.
– Это не мое, – покачала головой Джоанна. – Не потому, что я этого не одобряю, но не мое. Сидеть в благотворительных комитетах, резать ленточки, организовывать барахолки, чтобы собрать денег на новый рентгеновский аппарат для местного госпиталя. Я имею в виду… – Она осеклась, явно испугавшись, что обидела меня. – Пойми меня правильно. Это все благие дела. Но я бы не смогла ими заниматься.
– А твоя мать хочет, чтобы ты именно это и делала.
– Не думаю, что так, – покачала головой Джоанна. – Ей просто хочется, чтобы у меня была шикарная светская свадьба, с множеством фотографий в «Татлере». Дальше она не задумывается.
– Тогда почему ты не задумаешься вместо нее? Может, ты будешь заниматься не благотворительностью, по крайней мере не в обычном виде. Может, будешь помогать коррекционной школе или муниципалитету. Ты потребуешься в массе мест, как только приобретешь некоторый вес в обществе. Мне кажется, все вполне достижимо.
В голове у меня возник образ Тремейна, стоящего сейчас в ложе над нами. Он будет счастлив жениться на Джоанне на любых условиях, лишь бы получить денежки.
– Может быть, если ты прикинешь все открывающиеся возможности, то примиришься с самой идеей.
Что удивляет меня сейчас, когда я вспоминаю об этом высокопарном и снисходительном совете: почему мне не пришло в голову вместо бесполезного и довольно безнравственного плана посоветовать ей пойти работать? Почему бы и нет? Тогда уже встречались работающие женщины, и немало. Может быть, просто никто в нашей компании не считал такой выход возможным или мы уже так оторвались от реальности, что не видели берегов? Но тогда, как и во многих других случаях, я оказался категорически не прав.
– Ты говоришь прямо как Дэмиан, – сказала она, несказанно меня удивив.
– Неужели?
– Ага. Он постоянно меня убеждает, что я должна получать дивиденды со своей внешности. Действуй, говорит, а я даже не знаю, как действовать.
– Не думал, что вы с ним так коротко знакомы.
Неужели мне суждено всегда быть завистливым подпевалой, плетущимся по пятам за Дэмианом?
– Знакомы. – Джоанна глянула на меня холодным взглядом, который сказал мне все.
Не отводя глаз, я думал о руке Дэмиана, которая сегодня небрежно опиралась на бедра Серены Грешэм, и пытался понять, что я такое успел сделать в жизни, что теперь вынужден в течение одного дня выслушивать, как Дэмиан пролез в душу, если не в постель, этих женщин, которые, хотя и по-разному, были богинями моих мечтаний? Моя игрушка, мое изобретение, моя марионетка взялась действовать самостоятельно. Всего через несколько месяцев, даже недель, после того, как я запустил в курятник эту лису, она начала там распоряжаться. Видимо, Джоанна заметила следы этих мыслей на моем омраченном челе.
– Он тебе не нравится? – спросила она.
Она задала правильный вопрос, которого я до сих пор себе не задавал, хотя следовало. Но я решил ответить, несмотря ни на что:
– Это я со всеми вами познакомил его.
– Да, но сейчас по твоим словам кажется, что ты его не любишь.
Не в этот ли момент я и сам понял, что недолюбливаю Дэмиана? Если так, то еще некоторое время я не желал себе в этом признаться.
– Почему же не люблю. Люблю.
– Потому что, мне кажется, у вас мало общего. Он хочет двигаться дальше, но не подстраиваться – не как говоришь и делаешь ты. Ты думаешь, что он воспользуется этими знакомствами, будет поддерживать отношения с этими людьми, рано или поздно женится на какой-нибудь богатенькой леди Пенелопе Такой-то и отправит своих детей учиться в Итон, но ты ошибаешься. Он вас всех терпеть не может. Готов все бросить и больше никогда никого из вас не видеть.
