Квартира моих родителей находилась на первом этаже высокого дома в Уэзерби-Гарденс на улочке, идущей от Саут-Кенсингтона до Эрлс-Корта. В те дни это было примерно как от рая до ада, и моей матери казалось немаловажным, что квартира находилась существенно ближе к первому, чем ко второму. Сейчас оба конца улочки ценятся на вес золота. И так же, как в лондонском доме Далтонов, бывшую столовую викторианской семьи, для которой был построен дом, разделили на гостиную, прихожую и, в нашем случае, на кухню. Комната, бывшая некогда, скорее всего, библиотекой, превратилась в маленькое темное и довольно тесное помещение, где мы завтракали, обедали и ужинали. А из очаровательной утренней комнаты, выходящей на принадлежащий квартире садик и начинающийся за ним огромный общественный парк, общий для всего квартала, сделали две спальни, разделив шаткой стеной так, чтобы каждой спальне досталось по половинке двустворчатой двери и по солидному куску окна. Мои родители, как и многие другие представители их поколения, отличались удивительной нетребовательностью к жилью. Когда позже, в семидесятых-восьмидесятых, мы все принялись сносить стены, переносить ванные и благоустраивать чердаки, родители, особенно отец, взирали на все это с удивлением и чуть ли не ужасом, считая, что если бы Бог хотел видеть эту полочку на другом месте, Он бы устроил, чтобы так было, и кто такой мой отец, чтобы вмешиваться в планы Провидения? Довольно странно, если вспомнить, как их предки в XVIII и XIX веке без колебаний сносили древние фамильные дома, чтобы построить на их месте нечто более модное. Может быть, виновата привычка военного времени экономить на всем и обходиться тем, что есть.
Я уже лег и заснул, когда меня вытащил обратно на грань реальности настойчивый звонок в дверь. На мгновение этот звук принял форму звона церковного колокола, в который по какой-то странной причине звонил Уильям Эварт Гладстон, но затем я проснулся, а звон не прекратился.
Вид у Дэмиана был крайне виноватый.
– Прости, пожалуйста. Надо было попросить у тебя ключ. Но я подумал, что ты, может быть, захочешь идти с нами продолжать?
– Куда?
– Да мало ли. – Он беспечно пожал плечами. – Мы заглянули в «Гаррисон» выпить, потом съели по сэндвичу с кофе в домике на той стороне Челси-бридж.
Так повелось, что в течение года мы проделывали это довольно часто. Юноши и девушки в вечерних нарядах на рассвете стояли вместе с байкерами в очереди за сэндвичами с беконом, которые продавали в маленькой деревянной будке под громадной электростанцией. Славные были ребята эти мотоциклисты, обычно дружелюбные. Наш ухоженный внешний вид их больше веселил, чем задевал. Пусть у них все будет хорошо.
– На этом все закончилось?
– Не совсем, – улыбнулся Дэмиан. – Завершилось в доме Клермонтов.
– На Миле миллионеров.
– Рядом с Кенсингтонским дворцом.
– Да, это там, – кивнул я.
Каким же шикарным и подтянутым выглядел Дэмиан. Можно было подумать, что он собирается выходить, а не возвращается после, скажем так, долгой ночи.
– Вы много успели. Как вам все удалось?
– Серена предложила, – снова пожал плечами Дэмиан, – и я решил, почему бы и нет.
– Вы разбудили ее родителей?
– Маму – нет. А отец спустился и попросил нас поменьше шуметь. – Дэмиан незаметно окинул взглядом гостиную.
– Хочешь выпить? – предложил я.
– Ну, может, один бокальчик. Если ты ко мне присоединишься.
Я налил два бокала виски с водой.
– Льда положить?
– Мне – нет.
Он быстро учился.
– Куда делась Джорджина? Она была с тобой?
Дэмиан едва смог сдержать смешок:
– Нет, слава богу! Даже врать не пришлось. Они отвозили домой леди Белтон и Эндрю, и миссис Уоддилав не дала Джорджине потихоньку ускользнуть.
Что-то в этом всем было очень неправильное.
– Бедняжка Джорджина! Боюсь, она в тебя чуть-чуть влюблена.
На этот раз он все-таки рассмеялся:
– Многим приходится нести эту ношу.
Мне подумалось, что в том возрасте, в котором мы тогда находились, иметь подобную уверенность в себе – это блаженство. Дэмиан принял зависть в моих глазах за оттенок неодобрения и тут же принялся меня убеждать:
– Ну перестань. Я выманил ее на Бал королевы Шарлотты. При всех будущих встречах я буду с ней дружелюбен. Ты же не можешь требовать от меня жениться на ней, потому что она первой позвала меня в свою группу.
Этого я, разумеется, требовать не мог.
– Просто не обижай ее, – предупредил я и провел его по коридору к тесной комнатке, которая обычно служила мне спальней. Но родители были за городом, и я решил спать у них в комнате. – Ты этого ожидал? – спросил я, когда мы уже закрывали двери. – Или осуждаешь?
– Не знаю, чего я ожидал, – задумавшись, ответил Дэмиан. – И я не вправе осуждать… Есть один момент… я постоянно замечаю его и, наверное, завидую. – (Я ждал.) – Вы все принадлежите к некоему сообществу, пусть даже трудно его описать. Вопреки мифу, вы не всегда знаете друг друга, да и не всегда любите. Но у вас есть некое чувство общности, которого нет у меня.
– Может, еще появится.
– Нет, – покачал он головой. – Пожалуй, мне этого и не хочется. Разве что ненадолго. У меня есть подозрение, что еще до конца сезона принадлежать некой общности буду я. А ты – не будешь.
Именно так и произошло.
Глава 4
Не могу с определенностью сказать, рассмеялся я или заплакал, услышав, что Люси Далтон выходит замуж за Филипа Ронсли-Прайса. Это было в конце семидесятых. Помню только, что для меня это оказалось потрясением. Удивительно нелеп он был не только из-за своих грубых и неуклюжих ухаживаний за Люси или за любой другой девушкой, которая соглашалась его выслушивать. Он уже родился нелепым. У него было плоское лицо, словно карнавальную маску уронили на дорогу и по ней проехался тяжелый грузовик. Землистая кожа была почти оливковой, но, как ни странно, не придавала его облику экзотичности. Он напоминал захворавшего средиземноморского лифтера, с круглыми влажными глазками, потонувшими в волнах морщин, – два яйца, жарящихся в жире. Очень скоро после помолвки я был приглашен на свадьбу и принял приглашение, но проходила церемония как-то натянуто и скомканно. Утратившая свою обычную жизнерадостность леди Далтон целовала гостей, вереницей проходивших мимо нее. Все традиции были соблюдены: старинная сельская церковь, шатер на лужайке, блюда малоаппетитных закусок, довольно неплохое шампанское, – но все как-то без особого оживления. Даже речи произносились формально. Единственное, что запомнилось, – это когда престарелый дядюшка Люси забыл, где находится, и обратился к нам как к соратникам по общему делу, хотя какое дело, по его мнению, нас объединяло, так и осталось тайной.
Все стало понятно, когда в самом начале следующего года Люси разрешилась девочкой. Некоторое время я потом виделся с этой семьей на неформальных ужинах, где собирались девушки вроде нее и юноши вроде меня, но задолго до того, как «Настольная книга Слоун-Рейнджера»
[25] дала этому племени имя и характеристику. В мои дни их называли девушками в жемчугах, а нас – великосветскими оболтусами. Но я всегда был невысокого мнения о Филипе, даже когда балы отошли в прошлое и все мы начали немного взрослеть. Он был из таких людей, кто умудряется сочетать полную никчемность с невероятным высокомерием, и в конце концов жизнь понемногу нас развела. Кроме того, они с восторгом приняли шестидесятые, бóльшая часть которых, как мы знаем, проходила в семидесятых. Как и многим другим, им пришлось искать способы справиться с разочарованием, настигшим их, как только стало ясно, что Эра Водолея так и не наступит. Они уехали из Лондона, а Филип перепробовал несколько профессий, или, как он это называл, «начинал карьеру в разных областях». Недавно я узнал, что последним его делом стал какой-то фермерский магазин, который они с Люси открыли в Кенте. К тому моменту они уже попытали счастья в обслуживании банкетов, оказании услуг по приему гостей, продаже спортивной одежды и еще, кажется, во всевозможных вариантах строительных проектов, так что питать больших надежд в отношении Филипа и Люси не приходилось. Когда я позвонил ей в первый раз за тридцать лет, то даже сомневался, действителен ли еще указанный в списке телефонный номер. Но Люси ответила, и после того как мы перебросились несколькими дежурными шутками, я сказал, что на следующей неделе окажусь неподалеку от ее мест и мог бы заглянуть, возобновить знакомство. Мое предложение вызвало легкое замешательство. Затем Люси произнесла:
