Вовсе не хочу сказать, что все девушки, шедшие этой дорогой, страдали. Многие из них были абсолютно счастливы. Первые годы замужества они проводили в некой части Лондона, которую их матери считали сомнительной, потом, если девушка сделала хороший выбор, она могла переселиться в большой дом в поместье свекра. «Нам с Физзи столько места не надо, мы и решили, что пора детям начать свою жизнь». У некоторых свекор оказывался несговорчивым и не желал съезжать, а у большинства не было дома, который они могли бы получить в наследство, поэтому молодая пара обычно покупала коттедж или сельский дом, а если дела в Сити шли отменно, то особняк в стиле королевы Анны в Глостершире, Оксфордшире или Саффолке. После этого свекор ходил на охоту и ругал политику, они вдвоем катались на лыжах и тревожились за детей, а свекровь занималась благотворительностью, принимала гостей, а если дела в Сити шли хуже, продавала искусственные драгоценности друзьям, которым было неудобно отказаться от покупки. И так пока не вырастали дети и пора было сперва переезжать в дом поменьше, а там уже и умирать. Но прежде чем пожалеть о них, стоит подумать, что вести такое существование не в пример приятнее, чем с трудом добывать себе пропитание в грязи степей Узбекистана.
Но что оставалось делать таким, как Кандида Финч? Она была явно умна, но ее внешность и манеры, мягко скажем, не могли возместить недостатка образования. И вряд ли стоило ожидать, что вот-вот появится какой-нибудь муж. Или много денег. Какие возможности оставались ей?
– Ты знаешь, чем бы ты хотела заниматься? – спросил я.
Она снова в раздражении закатила глаза:
– А что я могу?
– Я спросил, чего бы тебе хотелось.
Этого хватило, чтобы Кандида немного смягчилась. Как-никак это был искренний, заинтересованный вопрос.
– Пожалуй, я бы хотела попробовать себя в писательстве, но я не училась в университете. И не предлагай мне пойти учиться сейчас, мы оба знаем, что этого не будет. Сейчас уже слишком поздно, я все упустила. Можно было бы выпросить пару фунтов у крестных и попробовать опубликоваться за свой счет, но они должны быть готовы, что потеряют эти деньги, и все ради того, чтобы купить мне право говорить на приемах о моих книгах. Это самое большее, чего я могу достичь.
– Смотри, чтобы ты не поставила себе целью ничего не добиться, чтобы досадить мачехе. Насколько я понял из твоего рассказа, ей будет все равно, выиграешь ты или проиграешь.
Я побоялся, что зря сказал это, ибо наше короткое знакомство не давало мне на это никакого права, но она рассмеялась.
– Это ты прав! – Голос ее стал теплее. – Ты хорошо смыслишь в таких вопросах.
Когда ужин закончился, по какому-то заранее условленному сигналу белоснежные дебютантки упорхнули, оставив за столами только родителей, молодых людей и случайно затесавшихся девушек-недебютанток, пестрых и угрюмых. Наступило время церемонии, ради которой мы пришли, и хотя не стану лукавить, что разделял восторги и ликующее ожидание собравшихся в зале матерей, нам, остальным, все же было любопытно. Сперва в центр бального зала выкатили невероятных размеров торт, футов шести-семи высотой, не иначе. Затем со своего места сурово и торжественно поднялась патронесса бала, подошла к торту и встала рядом. Мне помнится, что эту должность всегда занимала леди Ховард де Уолден, но могу ошибаться. Возможно, они по очереди выполняли свои обязанности с герцогиней Какой-То. Во всяком случае, это была крупная фигура на весах, измеряющих значимость в обществе. Иначе все теряло бы смысл. Ибо ее строгая, безупречная осанка, уверенность и достоинство коронованного монарха, которыми многие из этих женщин обладали от природы, в отличие от многих из дочерей, придавали действию солидность. Оркестр грянул, и все посмотрели наверх лестницы, где выстроились парами девушки этого года, ожидая сигнала. И вот они в медленном и размеренном ритме начали двигаться вниз, суровые, словно прислуживают на похоронах папы римского.
Они спускались, и огни играли на белых цветах в блестящих локонах, на длинных белых перчатках, на белых кружевах и шелке платьев, на светящихся, гордых, полных надежды лицах. Как только девушки доходили до подножия лестницы, каждая пара шествовала к тому месту, где стояла патронесса, приседала в глубоком придворном реверансе и продолжала путь дальше. Не все они выглядели в самом выгодном для себя свете. Джорджина, пока неуклюже ковыляла до твердой почвы, напоминала Годзиллу в саване. Но у большинства девушек в их одинаковости виделось нечто неземное. Шестьдесят обликов ангелов Монса
[22], спустившихся облегчить скорбь тех, кто собрался внизу.
Не исключено, что к этим выводам я пришел уже сейчас, оглядываясь на все прошедшее, но именно в тот момент я осознал, что событию, свидетелями которого мы стали, жить остается недолго. Всего нескольким поколениям еще суждено принять участие в этом действе и ему подобных. Мечта наших родителей любыми силами сберечь для своих детей частичку старого, довоенного мира была химерой, а я наблюдаю лишь начало конца. Забавно – и вы, возможно, мне даже не поверите, – но это было потрясающее зрелище. Как и все четкие, синхронные процессии, эта завораживала своим видом. Девушки подходили и подходили, пара за парой скользя по лестнице, опускались в низком реверансе и двигались дальше. И все происходило перед гигантским тортом. Может быть, в рассказе это звучит нелепо. Абсурдно. Даже смешно. Но на самом деле вовсе не казалось таковым. Могу лишь добавить, что я там был и все это не вызывало смеха.
Проход завершился. Девушки прошли обряд посвящения, их статус дебютанток этого года утвержден, и пора было начинать танцы. В противоположность своей недавней торжественности оркестр заиграл мелодию, стоявшую в те дни на вершине хит-парада, «Simple Simon Says», одну из тех утомительных песен, которые содержат множество назойливых указаний для слушателя: «Вместе руки поднять, а теперь помахать» – и так далее, но, будучи безнадежно пошлой, она прекрасно разряжала обстановку. Люси уже танцевала с другим мужчиной из нашей группы, и я пригласил Кандиду. Мы вышли на середину зала.
– Что за человек, с которым ты разговаривал перед обедом? – спросила она.
Мне не было нужды следить за направлением ее взгляда.
– Дэмиан Бакстер, – ответил я. – Он остановился у меня в Кембридже.
– Ты должен нас представить.
Тогда-то я впервые столкнулся с самой пугающей частью репертуара Кандиды. Каждый раз, едва она находила кого-то привлекательным, с ее стороны следовал дикий, вроде маорийского приветственного танца, ритуал, который она считала кокетливым. Кандида закатывала глаза, фыркала, раскачивалась вперед-назад, сопровождая это оглушительным хохотом, больше приличествующим пьяному рабочему, а не выходящей в свет молодой девушке. Будем откровенны, достаточно часто это поведение приводило к желаемым целям, поскольку в сути предлагаемого не оставалось никаких сомнений, а выбором в те дни мы не были избалованы. Но вряд ли такая манера помогала установить серьезные связи, и к исходу сезона Кандида заработала репутацию доступной девушки. На меня непосредственно это шоу никогда обращено не было, так как я Кандиду совершенно не интересовал, но даже для наблюдателя из зрительного зала оно выглядело пугающе.
