Я посмотрел на эту женщину – еще здоровую, еще очаровательную, еще полную жизни – и подумал о том едва дышащем трупе.
– Вряд ли, – ответил я Серене. – Но ты всегда можешь написать ему письмо. Ты уже раньше так делала. – Мы оба улыбнулись, но ее глаза начали наполняться влагой. – Не уверен, что сейчас он кого-нибудь готов видеть. Особенно человека, который не встречался с ним с тех времен, как он был… – Я умолк, не в силах подобрать нужное слово.
– Красивым, – подсказала она, и первая капелька отправилась в путь по ее щеке.
– Именно так, – кивнул я. – Потому что он и правда был красив.
Перед отъездом я поговорил с Бассеттом, изложив ему обстоятельства дела, и, по его совету, прямо из Дорсета поехал в Суррей. Когда через два с половиной часа я приехал, меня ждал юрист, сообщивший мне, что составлено и подписано новое завещание в пользу виконта Саммерсби. Я был рад, хотя вначале стало странно, что я так порадовался за имя, которое так долго ненавидел. Дэмиан попросил, чтобы меня провели к нему, как только я приеду. Когда я вошел в его спальню, мне стало ясно, что мы едва успели. Дэмиан лежал на кровати в окружении пугающей батареи тюбиков и пузырьков, из закрепленных на стойках штуковин текли по трубочкам жидкости, и все они соединялись с разными частями его изнуренного, высохшего тела. Вокруг вертелись сиделки, но при виде меня он рукой отослал их, и нас оставили одних.
– Готово. Я подписал, – сказал Дэмиан.
– Юрист передал мне. Ты не стал дожидаться результатов теста?
Я достал прядь, вытащил ее из конверта и протянул ему. Но он покачал головой:
– Нет времени. И тест будет положительным. – Гораздо важнее для него была сама прядь. Он вытащил из золотистого скрученного локона две-три волосинки и жестом велел мне их взять. – Отдай это Бассетту. Прямо сейчас. Больше им и не нужно. – (Я позвонил, дворецкий пришел и забрал с собой драгоценные нити. Когда я вернулся к кровати, Дэмиан медленно поднес к губам остальную часть детского локона.) – Ну что, у нас все получилось.
– У нас все получилось.
– И как раз вовремя. – Его тонкие губы снова сложились в подобие ухмылки, но на нее было больно смотреть. – Расскажи мне, как все прошло.
Я рассказал. Дэмиан слушал молча, разве что за исключением момента, когда я подошел к истории его разговора с Сереной на балу. Я сказал, что считаю его поведение благородным.
– Тебе так кажется, – покачал он головой. – Но это была гордыня. Я мечтал, чтобы им захотелось принять меня к себе. И когда я приехал туда с ней, мне казалось, что смогу этого добиться. Но они не стали со мной знаться, а я не готов был считаться неподходящей партией. Это только гордыня. Ею я испортил жизнь себе и ей.
– Серена считает, что испортила жизнь себе и тебе, испугавшись тогда на пляже в Эшториле.
Это почему-то даже развеселило его.
– Она ошибается. Но мне даже сейчас радостно думать, что она чувствует то же, что и я. Эгоизм с моей стороны, конечно. Если бы я любил ее не так эгоистично, я бы захотел, чтобы она меня забыла. Но не могу.
– Серена не хочет, чтобы мальчик знал. То есть она хочет рассказать ему о тебе, но не упоминать, что ты его отец. – (Дэмиан кивнул, не протестуя. Похоже, он был заранее готов на это согласиться.) – Она спросила, можно ли ей приехать объясниться. – В слезящихся глазах промелькнула тревога, но я сразу покачал головой, чтобы успокоить его. – Я сказал, что нельзя, но она передала для тебя записку.
Присев на стул для посетителей, поставленный у изголовья кровати, я достал плотный кремовый конверт. Дэмиан кивнул мне, чтобы я вскрыл его. Под тисненым синим адресом «Уэверли-Парк» Серена написала хорошо мне знакомым сжатым курсивом: «Я любила тебя все это время, с того дня, как мы виделись в последний раз. И буду любить до конца жизни». Подписана записка была одним словом: «Серена». Я держал листок у него перед лицом, а он читал и перечитывал, водя глазами по строчкам.
– Ты должен сказать ей, что успел показать мне записку и что я тоже ее люблю, – проговорил он. – И буду любить до конца жизни… Ты останешься? Тебе подготовят все, что нужно.
Не могу себе поверить, что я замялся. Голову заполнили мелочные отговорки, которые вечно валятся в самый неподходящий момент: званый ужин, где я обещал быть, обед назавтра с друзьями из Мюнхена… Что находит на человека в такие минуты? Не успел я ответить, как он положил руку на мою, лежавшую на одеяле:
– Прошу тебя. Обещаю, что больше никогда тебя не потревожу, это в последний раз.
Я быстро кивнул, устыдившись, что так долго колебался:
– Конечно я останусь!
И я остался. Нам подали обед, мне и юристу, некоему мистеру Слейду, – тот предложил мне называть его Алестером. Мы вяло поговорили о глобальном потеплении в XIV веке и о «странной истории» Гордона Брауна, ковыряя в тарелках на фоне роскоши обеденного зала, располагавшегося этажом ниже спальни, после чего наконец меня проводили в комнату, которую я занимал в свой первый визит. Казалось, это было в иную эпоху, хотя происходило всего пару месяцев назад. Бассетт принес мне все для бритья, зубную щетку и пасту, постельное белье.
– Я заберу в стирку вашу рубашку и остальную одежду и верну наутро, сэр, – сказал он.
Последние несколько лет Дэмиан провел в волшебной, но совершенно необитаемой стране.
Тот же Бассетт растолкал меня после полуночи:
– Вы можете прийти, сэр? Он отходит.
Я глянул на него и увидел, что его глаза полны слез. Когда человек умирает и плачет его дворецкий, видимо, что-то в своей жизни этот человек сделал очень правильно. Я схватил выданный мне новенький халат и поспешил по коридору в комнату смерти. Когда я пришел, там было неожиданно людно: обе сиделки, врач и Алестер Слейд, которому, видимо, приказали быть, на случай внезапных изменений завещания, но он не потребовался. Атмосфера была спертая и тревожная, и мне вспомнился Людовик XVI, разбивший стекло кулаком, чтобы дать побольше воздуха рожающей жене. Когда я вошел, все обернулись и настолько слаженно отошли, расчищая мне путь к кровати, что, видимо, это была еще одна заранее подготовленная часть плана в этом исключительно продуманном уходе.
Дэмиан был едва жив, но, когда увидел меня, его губы задвигались. Я опустился на колени и наклонился над ним, поднеся ухо как можно ближе к его губам. И услышал, как он отчетливо произнес:
– Пожалуйста, скажи ей, что я тоже ее люблю…
И все было кончено.
Тест дал положительный результат, как мы с Дэмианом и предполагали, так что не оставалось сомнений в том, что справедливость восторжествует, как только уладятся все формальности. Перед нашим отъездом Алестер дал мне копию завещания и предложил внимательно его прочитать, на случай если у меня возникнут вопросы, но все было предельно понятно, хотя и потрясало масштабами. У Дэмиана не осталось в живых близких родственников, так что никто не мог оспорить его, скажем так, эксцентричные решения. Я узнал, что меня назначили на хлопотную роль исполнителя завещания. Моя задача становилась чуть менее обременительной из-за двух фактов. Первый: я занимал эту должность в одиночку и все остальные менеджеры, банкиры, члены благотворительных комитетов, финансовые консультанты обширной империи Дэмиана должны были ко мне прислушиваться. Вторым подсластителем горькой пилюли было то, что Дэмиан оставил мне крупную сумму, в благодарность за любезное исполнение кропотливой задачи, чего я не ожидал, но за что был и остаюсь безмерно ему благодарен. С уверенностью могу сказать, что это наследство категорически изменило мою жизнь к лучшему.
