— В прежние времена существовал Институт благородных девиц, — поправила я, — и чем тебя дети, которые посещают обучающий центр «Ярило», рассердили? Они совсем невиноваты, что родители отдали наследников в школу, где изучают «древневетхий» русский язык, алгебру и прочие науки.
— Ты меня не поняла, — поморщился Степа, — назвал учебное заведение «Гимназией неблагородных девиц», потому что владеют ею крайне неблагородные девицы: Татьяна и Корделия. Все. Больше не желаю беседовать на эту тему, я какой-то разбитый, может, грипп подцепил?
— Ты просто устал, — улыбнулась я, — поехали домой.
— Ты недавно делала новую прическу, — сказал Степан, когда мы сели в машину, — такую, вроде пуделя, которого чем-то стукнули!
— Тебе не понравилось? — спросила я.
— Прекрасная укладка, — слишком весело сказал муж, — но… э… я привык к другой жене.
— Мне самой не очень «пружины» понравились, — призналась я.
— А теперь ты такая красная, — продолжал супруг, — одна бровь на месте, вторая посередине лба. Оригинально. И губы… ну… цвет… такой… креативный!
Я сегодня наложила вариант макияжа-минутки под названием «офисный» и сейчас вынула пудреницу, впервые за весь день оглядела свою мордашку и ойкнула. Степан весьма деликатно описал картину. Если вести речь о живописи, то я просто воплощение портретов кисти Пикассо в период его увлечения кубизмом. Бровь, та, что находится у линии волос, напоминает шрам. Тени правого глаза сгустились на переносице. Губы почему-то интенсивно синие, а щеки имеют цвет моркови, больной ветрянкой, они покрыты пятнами. В первый раз макияж мне накладывала консультант. А сегодня я самостоятельно постаралась. Господи! Я такая весь день ходила, и никто ничего не сказал!
Я выдернула из пакетика салфетку, начала тереть ею лицо и живо перевела разговор на другую тему.
— Слушай, а где Кузьмина? Почему она при разговоре не присутствовала?
— Понятия не имею, она должна была тут быть. Звонил ей, посылал сообщения, но телефон недоступен. Поехали на твоей машине, свою я на парковке оставил. Если Фая до вечера не отзовется, надо будет что-то предпринять. Может, она заболела? Температура высокая? Давай сегодня не будем более о работе говорить. Сядем на диван, закажем пиццу, почувствуем себя обычными людьми, посмотрим кино, а?
— Отличный план, — обрадовалась я, — лично мне хочется «Четыре сезона». А тебе?
Обсуждая меню семейного ужина, мы добрались до дома, поднялись на лифте и увидели около дверей квартиры Фаину.
— Здрассти, вот уж неожиданная встреча! — не удержалась я.
— Помогите, — всхлипнула Кузьмина, — мне жить негде! Я на улице осталась. Пустите временно на постой.
— Что случилось? — спросил Степа.
— Беда, ой беда, — зарыдала Фая, — в двух словах не отвечу!
Муж открыл дверь.
— Заходи, сейчас все расскажешь.
Кузьмина живо шмыгнула внутрь, а я попятилась к лифту.
— Ты куда? — удивился Степан.
— Телефон в машине оставила, — соврала я, — я быстро.
Муж исчез за дверью, а я поспешила на этаж выше и позвонила в дверь.
— О! Кто пришел, — обрадовалась тетя Фира. — Таки почему лицо как у моего дяди Ромы, когда он попался на измене? Жена Сара не верила, что муж на службе до девяти задерживается, и таки выяснила змея израильская, что Рома налево уклоняется. В чем проблема твоего выражения? Нашептывай громко.
Я быстро вошла в квартиру и рассказала о появлении Фаины.
— Тойфель! — покачала головой тетя Фира. — На всякую чужую глупость есть собственная хитрость. К моей семиюродной племяннице повадилась одна такая шлемазл заглядывать. Очень ей чужой муж хорошим показался. Рахиль-то сама Яковом недовольна была, но если кому твоя хромая корова нравится, ты ее вмиг полюбишь заново. Муж знает, сколько тебе лет?
— Да, — удивилась я.
— Плохо, — цокнула языком тетя Фира, — Фаина точно соврет, что ей меньше. Ну ничего, я что-нибудь придумаю. Иди домой. И запомни: какие бы персики на Степана ни заглядывались, ты всегда их намного моложе. Никогда не сообщай ни одному супругу свой возраст.
Мне стало смешно.
— Нечего хихикать! — рассердилась тетя Фира. — Знаешь, как я отвечаю на вопрос: «Фирочка, котик, тебе уже стукнуло сорок?»
— Как? — улыбнулась я, понимая, что соседке «стукнуло сорок», когда я еще не родилась.
— Учись, — отрезала тетя Фира, — я молчу и загадочно улыбаюсь. Для того чтобы выяснить, сколько мне лет, меня надо распилить и посчитать годовые кольца. Но тебе признаюсь, мне тридцать девять. Было. Есть. И будет всегда.
Я вздохнула. Да, женщине трудно войти в четвертый десяток, а выйти из него она и вовсе не способна.
— Девочка, что у нас с краской лица? — продолжала Фира. — Красота страшная. Варум бровь как палец негра? Рот чем намазюкала? Или чернила пила? Вкусно?
— Неудачно макияж наложила, — призналась я.
— О стены вавилонские! — воскликнула Фира. — Не надо на лицо всякое накладывать. Таки зачем?
— Для красоты, — пояснила я, — сами меня этому учили. И принесли увеличитель бюста.
Соседка воздела руки к потолку.
— Таки девочка сильно не поняла! Муж смотрит в вырез кофты и облизывается. Надо ему твое лицо? Ха!
— Хочется выглядеть моложе, — призналась я.
— Ясно, ступай домой, — приказала старушка, — спущусь к вам через полчаса. И уж будь уверена! Интересная дамочка навсегда путь в твой дом забудет. Живо умойся!
— Спасибо, — повеселела я, пошла по лестнице и была остановлена голосом тети Фиры.
— Девушка, знаешь, что такое семейное счастье?
— Коротко и не скажешь, — ответила я.
— Да ладно! — воскликнула бабуля. — Семейное счастье — это когда вам с мужем на двоих триста лет, а он тебе говорит: «Малышка моя!»
