— Когда твоя тетя письмо мне передала, я не собиралась его читать. А потом вспомнила, как она странно улыбнулась, вручая мне конверт, велела: «Не вскрывай, там очень личное. Только для племянника». И я подумала: вдруг у тебя есть девушка? Я просто на время. А я так тебя люблю! Больше жизни!
Рябов отошел на шаг и стал рассматривать свою спутницу с видом энтомолога, который узрел неведомый ему вид козявки.
— Только из страха потерять тебя я вскрыла конверт, — зачастила Алина, — это единственная причина! Хотела увидеть ее имя, фамилию, узнать адрес, приехать к ней и убить!
Анатолий снова обнял Алину.
— Ты готова ради меня лишить кого-то жизни?
— Всех! — крикнула Шкафина. — Никому Толечку не отдам.
Алина никогда не отличалась артистическим даром, но, услышав шуршание плаща старухи с косой, изобразишь любое чувство, да так, что звезды Голливуда померкнут.
— Пошли, — уже другим тоном произнес Рябов, — больше не суй свой нос куда не просят.
Всю осень они провели в домике на кладбище. Анатолий постоянно работал над полотнами. Иногда он брал одну из своих отвратительных, на взгляд Алины, картин и уезжал. Куда ездил парень, она понятия не имела. Она лишь могла предположить, что любовник продает мерзкую живопись. Хотя кто такой кошмар купит? Полотна в основном представляли собой пейзажи, одна часть которых являлась мозаикой из человеческих костей. Когда Рябов впервые объяснил любовнице, из какого материала его прадед клепал свои произведения, Алина остолбенела.
— Где он куски скелета брал? — в ужасе поинтересовалась она.
Рябов показал в окно:
— Там кладбище, этого добра полно. Я продолжаю искусство Степана Михайловича, благодаря мне оно не умирает.
Шкафина мысленно поклялась никогда не прикасаться к этой жути. Слава богу, Анатолий и не просил ее трогать «картины».
Зимой в избенке стало невыносимо холодно, из окон дуло, под входной дверью образовалась огромная щель. Сначала печь топили целый день, но вскоре выяснилось: дров нет. Ни Толя, ни Алина не подумали, что поленьев в сарае не хватит на все студеные месяцы.
В середине декабря Толя сообщил Алине, что они перебираются жить в Москву. Они приехали в спальный район, где повсюду стояли одинаковые серые блочные башни, поселились в двухкомнатной квартире. Кому принадлежит жилье, девушка не знала. Толя вел себя в квартире по-хозяйски, сверлил стены, вешал полки. У Рябова определенно водились деньги, он постоянно куда-то уходил. Алину он на улицу не выпускал. Да она и не рвалась, потому что забеременела и испытывала дичайший токсикоз. Беднягу тошнило от запаха, вкуса, цвета, звука, от мыслей о еде. Обычно женщин, ждущих малыша, тянет на солененькое, а вот Алину сворачивало в бараний рог, когда она слышала слово «селедочка». Да еще Рябов постоянно рисовал картины, поставил в одной комнате мольберт, привез мешок с костями. Парень активно продолжал дело прадеда. Шкафину трясло от запаха красок, и ей было плохо от присутствия человеческих костей.
Уходя из квартиры, Толя тщательно запирал дверь снаружи, но Алина и не собиралась бежать. Кому она нужна в таком состоянии? Рожала Шкафина дома, Рябов привел мрачную суровую акушерку. Слава богу, никаких осложнений не случилось, и на свет появился мальчик. Спустя примерно неделю любовник принес метрику. Матерью там именовалась Шкафина, в графе отец стоял прочерк.
— Вот здорово, — обиделась Алина. — Ты отказываешься от сына?
— Я же умер, — усмехнулся Анатолий, — покойник не может стать отцом.
Глава 31
Когда малышу исполнилось девять месяцев, Рябов сказал любовнице:
— Мой сын викх и должен воспитываться в правильных традициях. Сегодня отвезешь ребенка Корделии. Не вздумай спорить.
Шкафина и не собиралась возражать. Материнские чувства у нее так и не проснулись. Долгие месяцы токсикоза она с нетерпением ждала, когда ее живот наконец станет самостоятельным и уляжется отдельно от нее в кроватку. Алина, не имевшая ни младших братьев и сестер, ни подруг с детьми, наивно полагала, что младенцы целыми днями тихо спят, просыпаются лишь два-три раза в сутки, чтобы поесть и сменить подгузники. Как же она ошибалась! Сын орал сутки напролет, пачкал пеленки, постоянно требовал внимания. Толя злился, приказывал любовнице:
— Займись ребенком, мне надо картины писать, хочу за книгу сесть. Шум мешает.
— Сам его качай, — один раз взорвалась Шкафина, — у меня сил нет! Мальчик наш общий.
Удивительное дело, но после ее вопля Рябов минут десять тряс малыша, потом внезапно вспомнил про какое-то дело и удрал. С тех пор он стал убегать из квартиры на сутки. Где любовник ходил, что делал, Алина понятия не имела. Шкафиной самой хотелось сбежать из дома и более в него не возвращаться. Но парень никогда не забывал тщательно запереть железную дверь. Когда младенцу исполнилось девять месяцев, Алина почти сошла с ума от его воплей, бессонницы и отсутствия хоть каких-либо положительных эмоций. Ей хотелось просто пройтись по улице одной. Зайти в магазин. Купить что-нибудь. Она чувствовала себя как в тюрьме. В тот момент, когда существование показалось ей совсем невыносимым, Анатолий объявил, что Алина с сыном отправляются жить к Корделии и Татьяне.
Рябов проводил ее до входа в метро, там стояла машина, за рулем сидела тетка парня. Задняя дверца захлопнулась. Алина уехала в новую жизнь. Анатолий не сказал ей ни одного ласкового слова, не пообещал приезжать, давать денег. Он просто не оглядываясь ушел — и Алина поняла: ей надо бежать. Анатолий оставил ее в живых, потому что она сначала вынашивала, а потом кормила наследного принца страны викхов. Скоро мальчик окончательно откажется от груди. Какая судьба тогда ждет Алину? Она слишком многое знает о Рябове. А тот, кому многое известно, как правило, долго не живет.
Шкафину заколотил озноб, и тут раскричался мальчик.
— Котик, — засюсюкала Корделия. — Чем он не доволен?
— Описался, — буркнула мать.
— Поменяй ему памперс, — велела тетка.
— Не пользуюсь ими, — парировала Алина.
— Не стоит верить дурам, которые утверждают, что бумажные непромокаемые штанишки создают парниковый эффект, который вредит здоровью малыша, — менторски заявила Корделия, — в девятнадцатом веке многие считали, что электрический свет вызывает со временем слепоту. А те, кто ввернул дома лампочки и выкинул свечи, через пару лет лишатся зрения и…
— Я не такая идиотка, — перебила Корделию Алина, — просто денег нет. Памперсы дорогие.
Тетка притормозила.
— Не поняла.
— Не знаете, что такое безденежье? — фыркнула любовница Анатолия. — Лично я с ним отлично лажу, оно мое давнее увлечение, с рождения без копейки в кармане. Толя мальчику только самое необходимое покупал. У ребенка всего две пары ползунков. Одни он утром уделал, я их прополоскала, не высохли пока, в пакете едут. А вторые он сейчас обмочил, ну и пусть так катит. У вас же дома есть батареи? Я на них его штаны брошу, и ладно. Все руки в волдырях от вечной стирки.
