Надеюсь, мое эссе привлечет комиссию. Я написала про маму, сестер и то, как мама на нас повлияла: и когда была жива, и после смерти. Миссис Дюваль сказала, что это лучшее эссе, которое она читала, но она всегда питала слабость ко мне и моим сестрам, так что кто знает.
Я еще несколько минут ворочаюсь с боку на бок и наконец скидываю одеяло и встаю. Иду в кухню и принимаюсь отмерять муку для печенья с шоколадной крошкой.
Глава 5
ЧЕТВЕРГ – ДЕНЬ ПЕРСОНАЖЕЙ, и я ждала его всю неделю. Мы с Питером часами обсуждаем, кем будем. Я предлагаю Александра Гамильтона и Элизабет Скайлер
[11], но отказываюсь от этой мысли, когда понимаю, как дорого стоит аренда костюмов колониальной эпохи. Парные костюмы, кажется, становятся моей любимой частью отношений, после поцелуев, поездок на машине и самого Питера.
Он хотел нарядиться Человеком-пауком, а я бы надела рыжий парик и была Мэри-Джейн Уотсон. Вообще-то, он предложил это потому, что костюм у него уже был. Раз он спортсмен, почему бы не дать людям то, чего они хотят, и не продемонстрировать его шикарную фигуру? (Это его слова, а не мои.) В конце концов мы решили одеться Тайлером Дерденом и Марлой Сингер из «Бойцовского клуба». Эту идею подала моя лучшая подруга Крис. Мы с ней и Китти смотрели фильм у меня дома, и Крис сказала: «Вы с Кавински должны одеться этими психами» и что это всех шокирует. По крайней мере, если я так оденусь. Сначала я отказалась, потому что Марла не азиатка, а я всегда одеваюсь в костюмы азиатов, но потом мама Питера нашла на распродаже красный кожаный пиджак, и все сложилось само собой. Мисс Ротшильд одалживает мне вещи из своего гардероба для костюма, потому что в девяностых она была молодой.
Сегодня утром мисс Ротшильд приходит до работы, чтобы помочь мне собраться. Я сижу в кухне за столом в ее черном узком платье, жакете из искусственного мохера и в парике, который Китти увлеченно ерошит, чтобы придать ему растрепанный вид, словно я только что встала с кровати. Я отталкиваю ее руки с муссом для волос, а она говорит: «Но образ этого требует!».
– Тебе повезло, что я ничего не выбрасываю, – говорит мисс Ротшильд, прихлебывая кофе из термоса. Из пакета она достает пару туфель на очень высокой платформе. – В двадцать лет я была королевой Хэллоуина. Могла собрать любой костюм. Теперь твоя очередь носить мою корону, Лара Джин.
– Вы все равно можете быть королевой, – говорю я.
– Нет, костюмы и маскарады – это для молодых. Если я сейчас оденусь сексуальным Шерлоком Холмсом, то буду выглядеть жалко. – Она взъерошивает мой парик. – Все в порядке. Мое время прошло. Китти, как думаешь, не добавить ли серых теней?
– Давайте не будем перегибать палку, – говорю я. – Я все-таки в школу иду.
– Костюм для того и надевают, чтобы перегнуть палку, – легкомысленно заявляет мисс Ротшильд. – Сделай много фотографий. Пришли мне, чтобы я могла похвастаться на работе. Все будут в восторге… Господи, работа! Сколько времени?
Мисс Ротшильд всегда опаздывает. Папу это сводит с ума, потому что он всегда все делает на десять минут раньше. И все равно!
Когда за мной приезжает Питер, я открываю дверь со стороны пассажирского сиденья и вскрикиваю: он стал блондином!
– Господи! – не могу не кричать я, трогая его волосы. – Ты их высветлил!
Он самодовольно ухмыляется.
– Это краска-спрей, мама ее для меня нашла. Пригодится, когда мы будем Ромео и Джульеттой на Хэллоуин. – Он оценивающе рассматривает меня и мой костюм. – Мне нравятся эти туфли. Очень сексуально.
Я чувствую, что краснею.
– Молчи!
Отъезжая от дома, он косится на меня снова и говорит:
– Это правда.
Я толкаю его в плечо.
– Я хочу одного – чтобы меня и мой костюм узнали.
– Не волнуйся, я прослежу, – успокаивает он меня.
Когда мы входим в коридор школы, Питер включает песню «Where Is My Mind?» группы Pixies, и нам аплодируют. Никто не спрашивает, из какой манги мой персонаж.
После уроков мы с Питером валяемся на диване. Он все еще в костюме, а я переоделась в обычную одежду.
– У тебя всегда такие милые носки, – говорит он, приподнимая мою правую ногу. Сейчас они серые, в белый горошек и с желтыми мишками.
Я гордо сообщаю:
– Моя двоюродная бабушка присылает их из Кореи. В Корее делают все самое милое.
– Можешь попросить ее прислать и для меня? Не с мишками, а, например, с тиграми. Тигры – это круто.
– Для таких милых носочков у тебя слишком большие ноги. Ты их порвешь большим пальцем. Но я уверена, что можно найти тебе подходящие носки… например, в зоопарке.
Питер садится и принимается меня щекотать. Я ахаю, но пытаюсь продолжать:
– Уверена, что панды… или гориллы… как-то греют ноги… зимой. Может, у них есть и технология дезодорантов для лап! – Меня одолевает смех. – Хватит, хватит!
– Тогда перестань говорить гадости про мои ноги!
Я засовываю руку ему под футболку и яростно принимаюсь щекотать. Но тем самым подставляюсь новым атакам.
– Ладно, ладно, перемирие! – кричу я.
Питер останавливается, и я притворяюсь, что тоже остановилась, но украдкой щекочу его подмышку, и он издает высокий визг, совершенно ему несвойственный.
– Ты же сказала – перемирие! – возмущенно говорит он. Мы оба киваем и укладываемся обратно, переводя дыхание. – Ты правда считаешь, что мои ноги плохо пахнут?
Нет, не считаю. Мне нравится, как он пахнет после матча – потом, травой, собой. Но дразнить его весело, тогда у него на лице на долю секунды появляется неуверенное выражение.
– После игры бывает… – говорю я. Питер нападает снова, и мы сражаемся и смеемся, когда входит Китти с подносом, на котором бутерброд с сыром и стакан апельсинового сока.
– Занимайтесь этим в комнате, а не на людях, – говорит она, усаживаясь на пол.
Я отодвигаюсь и сердито смотрю на нее.
– Мы ничего такого не делаем, Кэтрин.
– Твоя сестра говорит, что у меня воняют ноги, – говорит Питер, тыкая ногой в ее сторону. – Она врет, правда?
Китти отбивает его ногу локтем.
– Я не буду нюхать твои ноги. – Ее передергивает. – Вы извращенцы.
Я с воплем кидаю в нее подушкой. Она ахает.
– Тебе повезло, что ты не опрокинула мой сок! Папа тебя убьет, если ты опять испачкаешь ковер. Помнишь, как разлила лак для ногтей?
Питер ерошит мне волосы.
