– Ее зовут Дипти. Мы познакомились на «Модели ООН» в университете Вирджинии. Она меня обошла и стала главой нашего комитета.
– Ого, – говорю я.
– Да, она замечательная.
Мы оба начинаем говорить одновременно:
– Ты уже знаешь, где будешь учиться?
– Ты уже решил?..
Мы смеемся и достигаем некоего взаимопонимания. Он говорит:
– Я еще не решил. Выбираю между Колледж-Парком и Уильяма и Мэри. В Колледж-Парке хорошая школа бизнеса, и он совсем близко к Вашингтону. У Уильяма и Мэри выше рейтинг, но Уильямсбург – это глушь. Так что пока не знаю. Отец расстроен, потому что он хотел, чтобы я учился в университете Северной Каролины, но туда меня не приняли.
– Сочувствую, – я решаю не упоминать, что меня там внесли в список ожидания. Джон пожимает плечами.
– Может, я переведусь на втором курсе. Посмотрим. А ты? Пойдешь в университет Вирджинии?
– Туда меня не приняли, – признаюсь я.
– Ох, беда! Я слышал, что в этом году они очень разборчивые. Девочка со вторым высшим баллом во всей моей школе туда не попала, а у нее заявка была потрясающая. Уверен, что и у тебя тоже.
Я застенчиво говорю:
– Спасибо, Джон.
– Так где ты будешь учиться, если не в Вирджинии?
– В Уильяма и Мэри.
Он расплывается в улыбке.
– Серьезно? Это замечательно! А Кавински?
– В Вирджинии.
Джон кивает.
– За лакросс, конечно.
– А твоя… Дипти? – Я делаю вид, что забыла имя, хотя слышала его всего две минуты назад. – Где она будет учиться?
– Ее еще осенью приняли в университет Мичигана.
– Ого, так далеко!
– Намного дальше, чем Вирджиния от Уильяма и Мэри.
– Но вы собираетесь… продолжать встречаться?
– Такой план, – говорит Джон. – По крайней мере, мы попробуем отношения на расстоянии. А вы с Питером?
– У нас такой же план, во всяком случае, на первый курс. На втором я попытаюсь перевестись в Вирджинию.
Джон чокается со мной стаканчиками.
– Удачи, Лара Джин.
– И тебе, Джон Амброуз Макларен.
– Если я выберу Уильяма и Мэри, то позвоню тебе.
– Не забудь, – говорю я.
Я остаюсь в Бельвью куда дольше, чем планировала. Кто-то достает старые пластинки, и начинаются танцы. Мистер Перелли настаивает на том, чтобы научить меня танцевать румбу, несмотря на больное бедро. Когда Джанетт ставит «In the Mood» Глена Миллера, я встречаюсь взглядом с Джоном, и мы обмениваемся секретной улыбкой, вспоминая вечеринку сороковых. Тот вечер был как в кино. И кажется, что он был очень давно.
Странно испытывать счастье на поминках человека, которого ты любил, но я счастлива. Рада, что день удался и Сторми проводили достойно. Хорошо, когда есть такая возможность.
Когда я приезжаю из Бельвью, Питер сидит на крыльце моего дома со стаканом из «Старбакса».
– Дома никого нет? – спрашиваю я, торопясь подняться. – Давно ждешь?
– Нет. – Не поднимаясь, он ловит меня за талию и притягивает в объятия. – Посиди со мной минутку, – говорит он, прижимаясь лицом к моему животу. Я сажусь рядом.
– Как прошли поминки Сторми? Как твоя речь?
– Хорошо. Но сначала расскажи мне про «Дни на лужайке». – Я забираю у него стакан и делаю глоток. Кофе холодный.
– Ну так. Я посидел на занятии. Познакомился кое с кем. Ничего особенного. – Он берет меня за руку и обводит пальцем кружево перчаток. – Какие классные.
Его что-то беспокоит, но он не говорит, что.
– В чем дело? Что-то случилось?
Он отводит глаза.
– Сегодня утром явился мой отец и хотел поехать с нами.
Я шире раскрываю глаза.
– И… ты ему разрешил?
– Нет. – Питер не вдается в детали. Просто «нет».
Я неуверенно говорю:
– Мне кажется, он хочет восстановить отношения с тобой.
– У него было для этого много возможностей, а теперь уже поздно. Поезд ушел. Я уже не ребенок. – Он вскидывает голову. – Я мужчина, и он не сыграл в этом никакой роли. А теперь хочет получить награду. Хочет хвастаться перед дружками по гольфу, что его сын играет в лакросс за университет Вирджинии.
Я колеблюсь, но потом вспоминаю, с каким лицом его отец наблюдал за игрой Питера. В его глазах было столько гордости и любви.
– Питер… что если… ты дашь ему шанс?
Питер мотает головой.
– Лара Джин, ты не понимаешь. И тебе повезло, что не понимаешь. Твой папа замечательный. Он на все для вас готов. Мой не такой. Его интересует только он сам. Если я подпущу его близко, он опять все испортит. Это того не стоит.
– Но вдруг это будет того стоить? Никогда не знаешь, сколько времени вам осталось.
Питер морщится. Я никогда не говорила ему ничего подобного, не напоминала про маму, но после поминок Сторми я не могу остановиться. Я должна это сказать, потому что это правда и потому что иначе я буду жалеть.
– Дело не в твоем отце, а в тебе. Я хочу, чтобы потом у тебя не было причин для сожалений. Не стоит причинять себе боль назло ему.
– Я больше не хочу о нем говорить. Я пришел поддержать тебя, а не разговаривать про моего отца.
– Ладно. Но сначала обещай, что ты подумаешь, не нужно ли пригласить его на вручение аттестатов. – Питер начинает говорить, но я перебиваю: – Просто подумаешь. И все. До выпускного месяц, сейчас тебе не нужно ничего решать.
Питер вздыхает. Я уверена, что он откажется, но вместо этого он спрашивает:
– Как прошла твоя речь?
– Вроде бы хорошо. Думаю, Сторми она понравилась бы. Я рассказала, как она купалась голой, явилась полиция и ей пришлось ехать домой с ними. О, и Джон успел приехать.
Питер дипломатично кивает. Я говорила, что Джон может приехать, и он ответил на это только «хорошо». А что еще он мог сказать? В конце концов, Джон – внук Сторми.
– Куда Макларен поступил?
– Он еще не решил, выбирает между Мэрилендом и Уильяма и Мэри.
У Питера брови взлетают на лоб.
– Правда? Замечательно. – По его тону ясно, что ничего хорошего он в этом не видит. Я вопросительно кошусь на него.
– Что?
– Ничего. Он уже слышал, что ты туда поступила?
– Я только сегодня ему рассказала. Одно с другим не связано. Ты очень странно себя ведешь, Питер.
– Как бы ты реагировала, если бы я сказал, что Джен будет учиться в Вирджинии?
