— Кода! — воскликнул Пол, и через некоторое время все замолчали.
— А чем это так пахнет? — заинтересовался Алик. — Трубка? Шурочка, ангелочек, дай покурить. Выкурим с тобой трубку мира!
— Да не вопрос! — протянул тот ему трубку. — Курись, курись, курись и больше не дерись.
— Курись, курись, курись — и больше не трепись! — не остался в долгу Алик.
— Курись, курись, курись — всё будет зашибись! — охотно поддержал тему Миха.
— Курись, курись, курись — налить поторопись! — продолжил Шура стихосложение.
— Курись, курись, курись — работать надо, а не пить, — это Пол наступил на горло лебединой песне.
— Правильно, Польчик! Может, хоть тебя послушают! — поддакнула ему Тамарка. — А то всё бухают и бухают!
— Ну, это не в рифму! — обиженно заявил Миха.
— Зато по делу! — парировала Тамарка.
— А мы все в отпуске! — Шуре уж очень не хотелось так быстро сдаваться.
— А может, закрепителя? — нежно пропела стена ему на ушко.
Шура помотал головой, успел поймать одобрительный взгляд Маккартни, и от стены отошёл. Во избежание, так сказать…
— Лучший отдых — это смена вида деятельности. Это ещё Карл Маркс так учил. А его учение бессмертно, потому что оно верно. Так ведь вас в школе учили? — Пол обвёл Одиноких Сердец хитрым взглядом.
— Ага! И поэтому у нас сейчас такой бардак в стране. Потому, что оно, это учение, верно, — ответил за всех Алик. (Ну очень им всем хотелось водки!)
— Так давайте не будем этот бардак приумножать. А то я уже привык к тому, что в России все оправдывают своё повальное пьянство политэкономией.
— Можно подумать, ты сам не пил и никогда.
— Пил. И не только пил. Но я колёса шнапсом и виски запивал, чтобы на сцене не упасть от усталости.
— Это в Гамбурге?
— В Гамбурге, на Репербан
[22].
— А потом?
— А потом для того, чтобы фантазию раскрепостить. Да, мы все пили, все дурь принимали, но мы и работали!
— Не поспоришь… — вздохнул Алик. — Только я бы всё равно колёса глотать не стал.
— Да, — согласился с другом Миха. — Дорого вы за свой успех заплатили.
— Не говори того, чего не можешь знать! — строго сказал Маккартни.
— Я только никак не пойму, как ты здесь — то оказался? — спросил Алик.
— Объясню, всё объясню потом. А сейчас — за работу!
— Так что за работа? Что делать — то будем?
— Как что? «Битлз», конечно! Издание второе, дополненное и улучшенное. То есть, группу под названием «УдарНики».
— Почему «УдарНики»?
— Как почему? — усмехнулся Шура. — «Beat» — по — английски «удар». А «nickname», сокращённо, «nick» — «прозвище». Вот и получается «По прозвищу Битлз». Или «ПсевдоБитлз». Я прав?
— Прав, Шурочка, прав, — по лицу Пола нельзя было сказать, рад он или раздосадован такой вот Шуриной осведомлённостью. Держался он дружелюбно и корректно, но по крайней мере один тяжёлый взгляд Шура на себе поймал.
— Ой, здорово! — Тамарка сияла от восторга. — Так вы теперь звёздами станете? И пить как козлы не будете? Можно уже в ЗАГС заявление подавать? И машину присматривать?!
— Какую машину, Том? Очнись! Так, пьяный трёп! Звёзды нашлись, блин!
— Пьяный трёп? — с удивлением переспросил Пол. — А кто здесь пьян?
И все вдруг с удивлением осознали, что пьяных в Михиной квартире нет.
Глава 16
Как уже многие начали составлять повествования
о совершенно известных между нами событиях…
Лк.,1–1.
ШУРИНО ВОСПОМИНАНИЕ
Перекрёсток семи дорог
Магазин располагался на углу здания. В этом месте Марксистская и Патрушева пересекаются под излишне острым углом, совсем как в Нью-Йорке, там, где знаменитый дом-утюг. В Нью-Йорке Шура, понятное дело, не бывал, однако очень хотел побывать. Когда-нибудь. В будущем. Правда, как он доберется до Нью-Йорка, Шура представлял себе с большим трудом. Друзей и родственников за границей он не имел, политику откровенно не любил, к роду Давидову и Иессееву не принадлежал. Оставалось одно — надеяться на случай. А до того, как этот самый случай произойдет, Шуре предстояло как минимум закончить институт, на третьем курсе которого он сейчас обучался. А как максимум — отработать по распределению три года и как-то оформить свои отношения с армией. Но до всего этого было далеко, почти так же, как до автобуса, которого он ждал вот уже минут двадцать, а тот, зараза, и не собирался появляться.
Итак, магазин располагался на углу здания. Обычный советский молочный магазин. Ах, да! Мы же забыли уточнить, что Шура ждал автобуса в самом обычном советском областном центре, в самом начале восьмидесятых. Вот и представьте себе советского студента-третьекурсника, стоящего на остановке в ожидании канареечного «Икаруса» с болтающимся сзади прицепом, курящего какой-нибудь «Космос» производства Кишиневской табачной фабрики, и крутящего в голове мотивчик из недавно появившегося в советских магнитофонных коллекциях альбома «The Wall». Шура, надо сказать, советский рок недолюбливал, а к Pink Floyd, наоборот, относился с большим пиететом. Стоит, значит, он на остановке, напевает про себя «Another brick in the wall», а тут как раз и автобус подходит.
А по противоположной стороне улицы идет девушка симпатичная, и Шура смотрит на нее во все глаза, но при этом за выходящими из автобуса пассажирами следить успевает. Ехать-то долго, надо место получше занять, чтоб не терлись об тебя входящие и выходящие. Было у Шуры любимое место — прямо за водительской кабиной. Такой уютный закуток! Зашел он в автобус, место свое любимое занял, смотрит в окно на девушку (она как раз за угол заворачивать начала), а тут как раз автобус тронулся.
Настроение у Шуры враз повысилось, как только он представил себе, как еще несколько секунд будет наслаждаться, глядя на сей симпатичный подарок судьбы. Но… Автобус завернул за угол (заметьте, прошло не более одной-двух секунд!), а там нет никого! Только закрытые магазинные двери. А на них табличка «Перерыв». Шура конечно не мог знать песню про «то ли девочку, то ли виденье», её к тому времени еще не сочинили, но что-то подобное в его голове все же крутилось. А потом… Потом было много всего: окончание института, работа, «Клуб Одиноких Сердец», снова работа… Короче, забыл он об этом случае. Напрочь забыл.
