— Так я по делу! Страна Пепперлэнд, а самый главный гражданин этой страны — сержант Пеппер.
В этот момент сигарета в руке Леннона вспыхнула и мгновенно догорела до пальцев. Джон вскрикнул и дёрнул рукой. Сигарета вылетела из пальцев по широкой дуге и растворилась в воздухе.
— Больно? Солью намазать надо. — участливо сказал Шура.
— Да нет, я же боли не чувствую. Хотя иногда хочется. Просто привычка.
В этот момент кто — то легонько прикоснулся к Шуриному плечу. Он обернулся. Сзади стоял высокий усатый мужчина в чёрном мундире.
— Простите, сэр, вам пора. Я провожу вас. — почтительно произнес он.
— А вы?..
— Сержант Пеппер, к вашим услугам, сэр.
И Шура отключился. Не то, чтобы совсем, он всё видел и воспринимал, но как бы сквозь замутнённое стекло, как в тумане. Они вышли из комнаты в коридор, которого, кстати, не оказалось. Была обычная лестничная клетка, старые латунные перила на лестнице, кашпо с кактусом на стене, паутина в углах на закопчённом сером потолке, потрескавшиеся мраморные плиты на полу. Был микрофон в дальнем тёмном углу, и кто — то растрёпанный, похожий на Джима Моррисона, ломаясь, хриплым голосом пел «The End». Аккомпанемент обрушивался каскадом откуда — то сверху. Серебристый шеврон на рукаве Сержанта Пеппера сверкал при каждом его шаге, и это Шурочку почему — то пугало. Он попытался что — то спросить, но Сержант, обернувшись, прижал к губам указательный палец. Они вышли из подъезда, дошли до ворот, и тут Сержант произнёс:
— Теперь можно. Спрашивайте, сэр.
— Почему Джим пел на лестничной клетке?
— Что вас так удивило, сэр?
— Ну… Странно, согласитесь, что человек стоит на лестничной клетке перед микрофоном и поёт…
— А что в этом странного?
— Мне кажется, это неудобно… Мог бы петь у себя в комнате.
— У него нет своей комнаты, сэр.
— Как?
— Видите ли, сэр, всё дело в дверях. Он не нашёл двери в свою комнату. До этого он не нашёл её там, при жизни. Теперь не нашёл её здесь.
— Где здесь?
— В Пепперлэнде, сэр. Вас ещё что — то интересует?
Но все остальные вопросы уже вылетели из Шуриной головы вместе с пронизывающим осенним ветром, и он только отрицательно помотал головой.
— Ну, вот и славно. До встречи, сэр! До скорой встречи. — Пеппер козырнул Шурочке, и вот тогда он отключился окончательно…
(Импровизация Майлза Дэйвиса на тему Велимира Хлебникова)
Как обычно — осень, как обычно — дождь.
И, сквозь рваное одеяло листьев —
Как обычно, солнце редкими холодными брызгами.
Я прохожу по мертвеющему ковру,
Шуршащему: «Умру…»
Перед глазами — твоё лицо.
Кто ты, в конце концов?
Осень, несущая снег?
Отчаявшийся человек?
Привычную синь отринув,
Тридцать три розовых раза
Гонишь глазами глазурь
Битого бытия.
Камни меняя на манку
Негодного снега
Гиннессовой неги,
Раздражая разводами ранку,
Нет, чтоб лечить чело!
Дешёвые выи, шейки шершней,
Пахнущий луком cool…
Где ты, Лукулл?
Ладовый младенец,
Дитя тягомотины!
Но снова:
Розовые розвальни,
Геенна снега,
Лошадиные шаги,
Туман обмана (обман тумана?),
Как? Обычно?! Как!? О, бычно!
Рождаясь,
Мы знаем, когда умрём,
Но не можем сказать
И от этого плачем…
Глава 13
WITH A LITTLE HELP FROM MY FRIENDS — IV
— Ну, наконец — то очнулся! Ты прямо как барышня! Чуть что — сразу в обморок! Спасибо, Паша рядом был, не растерялся! А то мы с Аликом просто обалдели от всего этого!
— От чего? — спросил Шурочка, пытаясь кое — как отделить реальность от сна… Или одну реальность от другой? Или это вообще всё сон? Думалось и понималось с трудом. И самое главное, при чём здесь Майлз Дэйвис? Ну, было бы понятно, если бы он, Шура, был Аликом, но ведь нет! Не был он им, никогда не торчал от джаза и фьюжна, не ценил синкоп, контрапунктов и свободных импровизаций!
Но разобраться со всем этим до конца ему сейчас было не суждено. Тамарка оттолкнула Миху, бросилась на могучую (ну, если честно, то и не так, чтобы…) Шурину грудь и по — бабьи запричитала:
— Шурочка, милый мой! Что же это, а? Ведь говорила я, говорила — не пей! От неё всё зло, от водки! Не пей больше, Шурочка, не пей! Врача найдём, профессора… Или гипнотизера… Я слышала, сейчас гипнозом лечат… Совсем ведь в хроника превратишься! Не пей, слышишь! Поклянись мне сейчас же! Детьми поклянись.
— Какими детьми, Том? Ты о чём вообще?
— Нашими детьми, Шурочка, нашими! Я тебе много нарожаю, ты только не пей! Я от тебя алкаша рожать не собираюсь!
— Да и не надо, Том! Я как — то об этом и не думал ещё…
— А я думала! Или ты что, поматросил и бросил? Всю жизнь мне испоганить хочешь? Я семью хочу, нормальную семью! Хватит мне уже шлюшничать!
От такого мощного, но искреннего напора мысли в Шуриной голове опять закружили хоровод, и он совсем было собрался по привычке отключиться, и отключился бы, наверное, если бы не Макаров. Тот нежно, но твёрдо отстранил Тамарку и подал Шуре стакан с тёмно — красной жидкостью.
— Сухонькое? — с надеждой спросил Шура.
— Компот. На кухне банка стоит, ну, я и открыл… — извиняющимся тоном сказал Макаров и посмотрел на Миху.
— Наверное, кто — то из дам принёс. — ответил тот. — Хотя, не помню.
Шура взял у Макарова стакан и залпом выпил. Уже на излёте последнего глотка он понял, что дал ему Макаров. Но было поздно. Он опять знал.
— Крепит? — спросил он у Мака… нет, у Маккартни.
— Закрепляет, — ответил тот, глядя Шуре прямо в глаза.
— А ты, Паша, тоже врач? — спросил Алик, наблюдая эту дуэль глазами. — Ну, Шура, понятно, профессионально помыслил, ну, насчёт запоров…
— Нет, Алик, он не врач! — мрачно сказал Шура. — И не Паша он, а…
В этот момент из стены за спиной Маккартни показалась голова Сержанта Пеппера и прошептала Шуре: "Не надо! Молчи! Пусть он сам скажет!". Шура поперхнулся и замолчал, обводя присутствующих взглядом. Впрочем, ни Алик, ни Миха, ни Тамарка Сержанта не заметили. А Полу и не нужно было его замечать, понял Шура. Он знал. И поэтому почти сразу продолжил Шурину фразу:
— Позвольте представиться, друзья. Пол Маккартни.
