— Так мы это, мы и передаём, ты потерпи ещё чуток, мил человек, уже немного осталось, — включил юродивого Васильев. — Тут ведь как дело было? Когда решил ты лавэ по лёгкому срубить и наезд на нас организовать, пошли мы за советом к уважаемым людям. Денег им принесли, спросили, как нам при раскладах таких гнилых лучше подстраховаться. Люди подсказали, вывели на исполнителя, чтобы мы заказ на тебя сделали. Но заказ отложенный, под условием. Человек работает либо по нашей отмашке, либо по факту нашей гибели или исчезновения. Заказ действителен в течение года, больше мы по деньгам не потянули. Вот такая для тебя, чёткого пацана, информация, — на этой фразе Васильев резко сменил регистр и произнёс её очень жёстко. — А дальше, Олежек, сам думай. Тебе жить. Ну, или нет, там уж как у тебя получится, — нехорошо улыбнулся Васильев.
Увидев тогда страх в глазах Орленко, Макс успокоился и начал спать по ночам. «Вряд ли такой тип готов жизнью рискнуть, чтоб наш блеф проверить. Да и откуда ему знать, что это блеф: он-то нас не смог найти, а вот мы его разыскали. Так что он, скорее, другую наводку для бандюков будет искать, безопасную», — рассуждал Максим, продолжая, впрочем, ночью держать гладкоствол с картечью на полу у дивана.
А через несколько дней после визита к Орленко из Москвы докатился слух, будто квартиру их главного столичного партнёра расстреляли из гранатомёта. На предложение Макса помянуть знакомца Васильев ответил отказом. «Я лично ни в чём не уверен, — сказал он. — Деньги у них были, а про инсценировку Федя давно болтал. Говорил, есть у них в столицах такая услуга, типа эксклюзивная — фальшивые похороны. Свидетельство о смерти, могила с памятником, всё серьёзно, короче. За большие бабки могут даже автокатастрофу или поджог организовать, ну, или просто заметку о происшествии в газете тиснуть. Помню, Федя никак решить не мог, сколько родственников предупреждать. Много нельзя — кто-нибудь наверняка проболтается, мало тоже плохо — скучать по ним будешь, да и расстраивать людей не хочется. Ладно, чего бы там у них на самом деле ни случилось, для нас новости по любому хорошие — если это правда, то Феди — как минимум официально — больше нет. Значит, тема с долгами москвичей для нас закрыта».
3
За воспоминаниями Макс не заметил, как уговорил полбутылки «Абсолюта». От водки он расслабился и поддался давно не проявлявшейся привычке — стал с наслаждением тосковать по любви, которая непременно случится с ним в будущем. Выпив ещё, Макс пожалел, что это сладкое, с привкусом лёгкой горечи, чувство не имеет в данный момент достойного объекта. Он очень давно не влюблялся с надеждой на взаимность, а уж вероятность влюбиться сейчас, как ему казалось, вообще равнялась нулю — чтобы влюбиться, он должен был сначала поверить, будто у него есть шансы. А какие шансы могут быть у человека без жилья, без профессии и с доходом в 100 долларов в месяц? Едко усмехаясь, Макс налил очередную рюмку, как вдруг в тихонько мурлыкавшей магнитоле зазвучал «Queen». Вот тут-то его и накрыло.
«Sometimes I get to feeling
I was back in the old days, long ago.
When we were kids, when we were young
Things seemed so perfect — you know.»
[66]
После волшебных звуков «These are the days of our lives»
[67] объект для томящегося внутри чувства возник сам собой. Только нашёлся он не в будущем, а в прошлом, и ни с какими надеждами на взаимность связан не был. Несмотря на опьянение, Макс отлично понимал, что у них со Станиславой ничего больше не будет. Он не собирался пускаться в очередное путешествие по уже знакомым ему граблям; он не хотел снова её добиваться и снова переживать из-за её равнодушия. Сейчас ему вполне хватало упоительных, сладких, но с лёгким привкусом горечи, воспоминаний о первой фазе их романа, где были и обоюдное влечение, и волнующее ожидание, и полная взаимность. Те дни казались теперь сказкой, которая (и вот это было горько) никогда не повторится. А в сказке не могло быть ни жизни впроголодь, ни заблёванного спьяну паласа, ни папирос с наркотиками, ни равнодушного бесстыдства героини, ни полового бессилия героя, ни похоронившей когда-то надежду на возвращение в сказку реплики: «Фредди умер, а меня позвали на свидание в гостиницу и даже трахнуть не могут».
Прошлое было прелестно тем, что всё в нём уже произошло — и хорошее, и плохое. С одной стороны, эта завершённость не давала шанса исправить что-либо плохое. С другой — жизнь в прошлом не заставляла изнывать от неопределённости в ожидании никак не желающего случаться хорошего. При этом всему хорошему, которое уже случилось, прошлое гарантировало стопроцентную сохранность. Хорошее было скрупулёзно подсчитано, тщательно оприходовано и помещено в банк памяти под баснословные проценты, которые позволяли жить на них, не трогая капитала. А вот за хранение плохих воспоминаний в том же банке драли втридорога.
Нет, Макс отлично помнил всё, что два года назад разрушило его отношения со Станиславой, но когда он вспоминал о неприятном, память выдавала ему набор сухих фактов, от которых он легко отмахивался. «Ну да, я помню, что она тогда постоянно зависала у друзей своего брата и даже пару раз курила с ними анашу, и это, кажется, мне не нравилось, я, стыдно сказать, дико ревновал и злился. Но вот если спокойно подумать, что в этом такого уж страшного, кроме моей глупой ревности? То, что она была собой поглощена и мной как-то не особо интересовалась — так я тоже больше о своих проблемах тогда думал. Может, кстати, ей тоже казалось, будто я ей должного внимания не уделяю. Про то, как меня разочаровывала эта её нарочитая экстравагантность и пение фальшивое вообще смешно говорить, она же на три года младше, и это всё ведь скорее для умиления повод, а не для разочарования. Ну, а письма с намёками, что я ничтожество, и то позорное свидание в гостинице — это всё уже потом было, когда я сам всё испортил, это просто месть, в этом я сам виноват», — думал он.
В общем, память наотрез отказывалась окрашивать воспоминания о каких-то неприятных фактах столь же неприятными эмоциями. А когда он вспоминал хорошее, память вела себя совершено иначе: скупилась на факты, зато на положительных эмоциях не экономила.
Наслаждаясь влюблённостью в прошлое, Максим вспомнил: недавно он видел нечто подобное в кино, правда, тогда не очень хорошо понял, о чём была запомнившаяся ему сцена. «Однажды в Америке», заведение «Толстый Мо», пожилой герой де Ниро поднимает стульчак и встаёт на унитаз, чтобы сквозь щель в стене посмотреть на захламлённую подсобку, где много-много лет назад репетировала танец его возлюбленная, с которой у него ничего хорошего не вышло; заглянув в прошлое, солидный пожилой господин превращается во влюблённого подростка по кличке Noodles (Лапша)
[68], который ещё не знает, как печально закончится его love story.
