Пятнадцать минут спустя все забылось. Фрэнк рассказывал ей о чем-то, как вдруг осекся на полуслове, с улыбкой посмотрел на дочь и спросил:
– А вы кто?
Но все же то мгновение что-то в нем встряхнуло, высвободило что-то важное, потому что теперь, помимо прочего, он рассказывал ей о Марте, о том, как они прогуливались по ночам в тусклом свете луны: Фэй никогда прежде не слыхала этих историй, а медсестер они смущали, потому что было совершенно ясно, что гуляли Фрэнк и Марте после секса. Он воспрял духом, словно сбросил какое-то бремя. Даже медсестры это заметили.
Фэй снимает квартирку неподалеку от дома престарелых, каждое утро приходит к отцу и проводит с ним весь день. Иногда он ее узнает, но чаще всего нет. Рассказывает старые истории о призраках, о заводе “Кемстар”, о том, как рыбачил в Норвежском море. Время от времени он смотрит на нее таким взглядом, что Фэй сразу понимает: на самом деле он видит перед собой Фрейю. В такие минуты она его утешает, обнимает, говорит, что все наладилось, по просьбе отца описывает ферму, причем обязательно приукрашивает – не поросший ячменем клочок земли перед домом, но целые поля пшеницы и подсолнухов. Фрэнк улыбается. Представляет себе картину. Он радуется, когда слышит об этом. Радуется, когда Фэй говорит: “Я тебя прощаю. Мы все тебя прощаем”.
– Но почему?
– Потому что ты хороший человек. Ты сделал что мог.
И это правда. Он действительно сделал все, что в его силах. Он, как мог, старался быть хорошим отцом. Просто раньше Фэй этого не замечала. Порой мы слишком увлечены собственной историей и не замечаем, что в чужой истории мы лишь на вторых ролях.
Фэй делает для отца, что может: успокаивает, не дает заскучать и прощает, прощает, прощает. Тело его и разум ей спасти не под силу, но она может снять груз с его души.
Порой бывает так, что они беседуют и Фрэнк засыпает, не договорив. Пока он спит, Фэй читает – точнее, перечитывает – сборник стихотворений Аллена Гинзберга. Иногда звонит Сэмюэл; тогда она откладывает книгу и отвечает на его вопросы, на все его пугающие вопросы: почему она уехала из Айовы? Бросила университет? И мужа? И сына? Фэй старается отвечать подробно и честно, пусть ей и страшно. Она в буквальном смысле впервые в жизни ничего не утаивает, рассказывает, как есть, обнажает душу, и это вызывает у нее почти что панику. Она никому прежде не открывалась целиком, лишь по частям. Этот кусочек Сэмюэлу, этот отцу, ну а Генри почти ничего. Как все яйца не складывают в одну корзину, так и Фэй не доверялась кому-то одному. Ей казалось это слишком опасным. Все эти годы она боялась, что если кто-то узнает о ней всю правду, узнает, какая она на самом деле, заглянет ей в душу, то ни за что не полюбит, потому что там нечего любить. Не настолько широка была ее душа, чтобы вместить в себя душу другого.
Теперь же Фэй рассказывает Сэмюэлу обо всем. Отвечает на его вопросы. Ни о чем не умалчивает. Даже если отвечать страшно (вдруг Сэмюэл поймет, что она чудовище, и перестанет ей звонить?), она все равно говорит ему правду. Порой Фэй думает, что теперь он точно в ней разочаруется, поймет, что любить ее не за что, но происходит ровно наоборот. Сэмюэл интересуется ею еще больше, звонит еще чаще. Иногда звонит просто поболтать – не расспросить о ее уродливом прошлом, а узнать, как прошел день, как погода, что нового. И Фэй надеется, что в один прекрасный день они смогут общаться с открытым сердцем, будут заново узнавать друг друга, не поминая былые обиды и ее извечные ошибки.
Она потерпит. Все равно побыстрее не получится – доверять никого не заставишь. Она будет ждать, ухаживать за отцом, отвечать на бесконечные вопросы Сэмюэла. Если сын захочет узнать ее секреты, она ему их доверит. Захочет поговорить о погоде – она поговорит с ним о погоде. Захочет обсудить новости – она обсудит с ним новости. Она включает телевизор, чтобы посмотреть, что в мире делается. Сегодня только и разговоров, что о безработице, глобальном дегиринге, рецессии. Люди в панике. Нестабильность велика, как никогда. Грядет кризис.
Фэй же думает, что порой кризис – вовсе не кризис, а лишь начало чего-то нового. Если все эти перипетии чему и научили ее, так это тому, что, если начинается что-то действительно новое, обязательно кажется, будто наступил кризис. Потому что любые настоящие перемены сперва обязательно пугают.
Если тебе не страшно, значит, ничего толком не меняется.
А пока банки и правительства после многолетних злоупотреблений наводят порядок в бухгалтерских книгах. Общее мнение таково: все погрязли в долгах, и придется на несколько лет затянуть потуже пояса. Ну и ладно, думает Фэй. Значит, так и должно быть. Таков порядок вещей. Так мы найдем выход. Если сын спросит, она так ему и скажет. Что рано или поздно долги надо отдавать.
Благодарности
События 1968 года, описанные в романе, представляют собой смесь исторических фактов, интервью очевидцев, авторских фантазий, вымысла и недостатка знаний. Так, Аллен Гинзберг действительно участвовал в демонстрации протеста в Чикаго, но в Иллинойсском университете никогда не преподавал. И в 1968 году в этом университете еще не было общежитий. И корпус бихевиоральных наук открыли только в 1969 году. И события в Грант-парке я описал не в хронологической последовательности. Ну и так далее. Если вас интересуют более точные с исторической точки зрения рассказы о протестах 1968 года, рекомендую вам следующие книги и фильмы, которые очень помогли мне в работе над романом: “Чикаго, 1968 год” (Chicago’ 68) Дэвида Фарбера, “Весь мир наблюдает” (The Whole World Is Watching) Тодда Гитлина, “Место сражения – Чикаго” (Battleground Chicago) Фрэнка Куша, “Майами и осада Чикаго” (Miami and the Siege of Chicago) Нормана Мейлера, “Чикагская десятка” (Chicago 10) режиссера Бретта Моргена, “Как все было на самом деле: беспорядки в Чикаго” (Telling It Like It Was: The Chicago Riots) под редакцией Уолтера Шнайра и “Никого не убили” (No One Was Killed) Джона Шульца.
Также хотелось бы отметить книги, которые помогли мне правдиво (ну, я надеюсь) изобразить указанный период: “Занимайтесь любовью, а не войной” (Make Love, Not War) Дэвида Аллина, “Юные, белые, несчастные” (Young, White, and Miserable) Уини Брейнс, “Культура против человека” (Culture Against Man) Генри Джулса, „1968” Марка Курлански, “Время мечтать” (Dream Time) Джеффри О’Брайена, “Осколки бога” (Shards of God) Эда Сандерса.
Кое-какие утверждения, которые в этой книге приписываются Аллену Гинзбергу, он сперва высказал в эссе и письмах, опубликованных в сборнике “Плоды раздумий: избранные эссе, 1952–1995 гг.” (Deliberate Prose: Selected Essays 1952–1995) под редакцией Билла Моргана, и в “Дневниках начала пятидесятых – начала шестидесятых” (Journals: Early Fifties Early Sixties) под редакцией Гордона Болла.
Норвежскими легендами о призраках я обязан книге “Норвежские народные предания” (Folktales of Norway) Рейдара Кристиансена в переводе Пэт Шоу Иверсен. “Нёкк” (nøkk) – норвежское название призрака.
