– Но это особая прогулка. Вот увидишь.
Мы снова пошли по дорожке вверх по холму. Деревья здесь росли гуще, и их кроны смыкались у нас над головами. Окаймленная валунами и каменистыми выходами тропинка сузилась. Овраг зиял слева от нас, его склоны становились все круче, пока мы карабкались.
Лулу потянула меня за руку.
– С кем мы встречаемся, мама?
Я засмеялась, одновременно взволнованная, довольная и нервничающая.
– С одним особым человеком.
– Это маленькая девочка, с которой я поиграю?
– Гораздо лучше.
Она наморщила нос.
– Этот человек мне понравится?
– Обязательно.
– Почему ты мне не говоришь?
– Это сюрприз.
– Я не люблю сюрпризы.
– Этот тебе понравится. Обещаю.
Ей наскучили мои уклончивые ответы, и она снова умчалась вперед, напевая церковный гимн. Впереди она подобрала ветку эвкалипта и побежала вприпрыжку, размахивая ею над головой, как мечом.
Когда я была маленькой, мама рассказывала мне истории о духах, которые обитают в ночном буше: о хранителе Биами, злодее Буньипе и мудром Миррабука, который следит с неба. Мама учила меня уважать буш и его темное время, а я учила этому уважению свою маленькую девочку. Я пела ей песни духов и пересказывала легенды своей матери, пока они не стали частью существа Лулу, каким-то образом – верила я – оберегая ее.
Позади меня хрустнула веточка.
Я оглянулась, осматривая деревья. Не увидела ни качающейся травы или веток, ни блеска глаз в ночи. Ни тени валлаби или поссума. И все же волосы у меня на руках встали дыбом. Мы были не одни.
Я крикнула по-птичьи, и Лулу послушно побежала назад по дорожке ко мне, на ее круглом лице ясно читался вопрос: «Мама, что?..»
Ее взгляд метнулся мимо меня в темноту. Она нахмурилась, а затем ее глаза расширились. Лулу ахнула. Я кинулась к ней, чтобы обнять и защитить, но она оказалась слишком проворной. Вывернувшись из моих рук, как ящерка, она умчалась по тонущей в тени тропинке. Я бросилась вслед за ней, но остановилась как вкопанная, когда из кустов донесся шипящий звук.
Мне послышалось имя.
Мое имя. Я круто повернулась:
– Кто здесь?
Нет ответа.
– Папа, это ты?
Конечно, нет. Он никогда не стал бы красться за деревьями. Если бы он проснулся и обнаружил, что нас с Лулу нет дома, его раздраженный вопль мы услышали бы и здесь.
– Сэмюэл?
Ветер зашелестел листьями. Затрещали ветки. Я крепче стиснула ремешки туфель, ногти впились в ладонь. Какая глупость. Никто не шептал моего имени. В буше полно пустых звуков. Верхушки деревьев колыхались, сорная курица рылась в подлеске, змея вышла на охоту. Ничего такого, чтобы у человека от страха подкосились ноги.
Я повернулась к дорожке. Она была пустынна.
– Лулу?
Когда дочурка не ответила, я побежала. Птицы-бичи щебетали и свистели в своих гнездах, напуганные моим топотом, вспархивали с деревьев, хлопая крыльями в свете луны, как пернатые призраки. На бегу я звала дочь по имени, горло сдавливала паника. Где же Лулу?
Дорожка расширилась. Поляна стояла в пятнах лунного света. Высокий камень в ее центре выгнул спину навстречу ночи. Через несколько сотен ярдов эта площадка заканчивалась обрывом над оврагом. Его стены были крутыми, почти вертикальными – падение с обрыва было бы стремительным и неожиданным. Лулу хорошо знала поляну, мы приходили сюда с самого раннего ее детства. Только сейчас темно, все выглядит чужим, а она так напугана…
Присев на корточки на краю оврага, я осторожно посмотрела вниз. Ничего не было видно, только лунный свет на верхушках деревьев далеко внизу, слабый отблеск воды сквозь деревья. Небо словно бы потемнело. И ночные существа, шепчущиеся листья, прохладный ночной ветерок – все вдруг стихло.
И вдруг бормотание.
Я быстро повернулась, оглядывая деревья. Меня окутало серое облако страха, обострив чувства, но затуманив разум. Где Сэмюэл? Уже давно наступило время назначенной мной встречи. Неужели он вспылил и вернулся в поместье, злясь, что я заставила его ждать? Но он должен был понять по содержанию моего письма, как сильно я хочу его видеть…
Я похолодела.
Мое письмо. А если он его не получил?
Невозможно. Я собственноручно отнесла его к дверям торнвудского дома. Он решил проигнорировать его? Я поежилась, вспомнив пустоту в глазах Сэмюэла, когда мы стояли у аптеки сегодня утром; вспомнила, как он обвинил меня во лжи, сказал, что я его обманывала. Как он смотрел на меня, словно увиденное вызывало у него отвращение.
«Боже, Айлиш, ты пожалеешь…» – мелькнуло в голове.
Что-то шевельнулось на краю поляны.
– Лулу?..
Тьма дрогнула, распалась на части. От пространства между деревьев отделилась тень, медленно ступая к краю поляны, темная в неверном лунном свете. Человек. Не ребенок, не моя маленькая дочь. Крупнее. Он подплыл ближе, ступил на поляну. Лунные лучи заплясали на бледном лице. На лице, которое я с легкостью узнала – а как же иначе? Я изучила его почти так же хорошо, как собственное.
Его голос прорезал мрак:
– Здравствуй, Айлиш.
Словно никуда не спеша, он подошел ближе и спокойно остановился. Пристально глядя на меня, возможно дожидаясь ответа на приветствие.
Но мой взгляд упал на предмет, который он сжимал в руке. «Палка», – подумала я. Затем до меня дошло. Смерть, чье бледное, нелепое призрачное лицо я видела в окне хижины в свою последнюю ночь с Сэмюэлом, нашла меня.
– В чем дело, Айлиш, – проговорил он, делая ко мне еще один неторопливый шаг, – язык проглотила?
Он вышел на свет, и я увидела, что предмет в его руке был не палкой, а почерневшим топорищем.
Глава 23
Меня разбудил приглушенный стук. Я села, моргая. В окно лился дневной свет, а на деревьях трещали сороки. Мне показалось, что я чувствую запах поджаренного хлеба.
Стук повторился. Кто-то стоял у задней двери.
Я посмотрела на часы у кровати и застонала, увидев, сколько времени: восемь сорок. Бронвен опоздает в школу. Выскочив из постели, я побежала по коридору в ее комнату. Там дочери не было. На кухне я нашла записку у кофеварки: «Не смогла тебя добудиться, соня, ухожу на автобус». Два крестика в конце – целует меня.
Испытанное мной облегчение, сопровождаемое уколом раздражения на себя, оказалось недолгим. В дверь застучали снова. Я шла открывать, ворча себе под нос, что если они настолько дураки, что продолжают так шуметь, тогда пусть увидят меня нечесаной и в убогой пижаме.
