Росс замолчал. Пока он смотрел на ярко освещенное маленькое плотоядное растение, я рассматривала его – смущенная откровенностью, но при этом узнающая себя в этом описании. Было время, когда я существовала благодаря своей очарованности харизмой Тони, увлекаемая за ним на головокружительной скорости, теряющая собственную целеустремленность в лихорадочном изобилии его амбиций. С ним я чувствовала себя живой, вдохновленной. Без него – всего лишь половиной человека… или так мне тогда казалось. Оглядываясь назад, я вижу: мне не хватало уверенности признать, что моя версия жизни – пусть более тихая и куда менее драматичная, чем жизнь Тони, – столь же ценна.
Росс пожал плечами.
– Гленда была одной из тех людей, которых иногда вам выпадает счастье встретить. Они расцвечивают серость вашей жизни. Когда она умерла, из моего мира ушел свет.
– Вы говорили с ней в тот вечер, да?
Росс попытался не отреагировать, но от шока у него потемнели глаза.
– Вы хорошо подготовились, не так ли?
Должно быть, он подумал, что я заглянула в материалы полиции, в газетные архивы или старые свидетельские показания – что заставило меня задуматься, насколько он признался в своей причастности. Вероятно, по максимуму, судя по его неспособности лгать. Чтобы не растревожить его еще больше и не утратить доверие, которое могло между нами установиться, я решила сделать свое признание:
– Вы знали, что Гленда вела дневник?
Лицо Росса смягчилось, когда до него дошел смысл сказанного мной. Плечи расслабились, и он закрыл глаза.
– Боже, я и забыл. Дневник был у Тони?
Я покачала головой.
– Он был спрятан в поместье. Не так давно его нашла Бронвен.
В глазах Росса отразилась такая страсть, что мне стало жаль его. После всего, что он мне рассказал, он, наверное, до смерти хотел погрузиться в личные мысли Гленды, особенно в те, что могли касаться его.
– Последняя запись привлекла мое внимание, – призналась я. – Она сделала ее, пока ждала вас в поместье своего деда. Она написала, что тревожится из-за писем, которые нашла, и что она переговорила с вами и вы согласились встретиться с ней и обсудить этот вопрос.
Росс кивнул:
– Я вспоминаю, что она действительно нашла какие-то письма. Они расстроили ее, и она хотела поговорить.
– Что это были за письма?
– Она не сказала. Помню, я подумал, что все это немного таинственно, но по телефону у нее был такой юный голос, она показалась такой уязвимой и перепуганной. Я сочувствовал ей всей душой и сделал бы что угодно, только бы помочь. Поэтому я согласился встретиться, но… – Он посмотрел на рисунок Тони, и его лицо, осунувшись, постарело. Заговорив снова, он почти прошептал. – Но ничего не вышло.
– Вы не видели ее в Торнвуде?
Он покачал головой:
– Я поговорил с Глендой по телефону, а потом моя жена начала жаловаться на боли в животе. У нее было несколько месяцев беременности, поэтому я спешно повез ее в Брисбен. К несчастью, в ту ночь у нее произошел выкидыш. Это было ужасно, и я на какое-то время напрочь забыл о Гленде.
– Вы когда-нибудь сомневались в том, что смерть Гленды была несчастным случаем?
– Что вы имеете в виду?
– Она знала овраг, верно? Знала, какие его участки безопасны, а какие – ненадежны, каких участков следует избегать. Мне кажется странным, что она сделала такую роковую ошибку.
– Поэтому вы и спросили о Тони, да?
– Да.
Взгляд Росса скользнул в сторону, потом вернулся.
– Если кого и можно винить, Одри, то это меня. По телефону Гленда была очень расстроенной. Затем, когда я не пришел, она могла еще больше разозлиться и обидеться. Мне представляется, что она поспешила домой в плохом настроении, не разбирая дороги. – Снова достав носовой платок, он высморкался. – Нет, Одри, все указывает на несчастный случай. Ливень, промоина на краю оврага, ненадежный участок почвы, на который она наступила. Груда камней там, где ее нашли. О ее смерти всегда говорили только как о несчастном случае.
Он вздохнул, затем отвел рукав пиджака и состроил гримасу, взглянув на часы.
– Простите, Одри, мне нужно бежать, я опоздаю на урок.
Мы попрощались, и я задержалась в прохладе, наблюдая, как он торопливо идет по переходу и исчезает за углом. Затем уже и я медленно вернулась к «Селике», отягощенная мыслями о дневнике, засунутом в нижний ящик моего прикроватного столика. Скрытого в темноте, как и в течение двадцати лет до этого. Ни одна из записей Гленды не была убедительной, ни одну не приняли бы в суде в качестве доказательства моей уверенности, что девочка стала жертвой чего-то другого, а не рокового падения.
Но ведь неважно, что она написала, не так ли?
Факты складывались в другую историю. Вместе с рюкзаком, расческой и сменой одежды дневник Гленды два десятка лет пролежал, спрятанный в полом дереве в верхней части моего сада, в добрых сорока минутах ходьбы от того места, где – в ту грозовую ночь – ее падающее тело предположительно вызвало оползень.
* * *
В конце недели я остановилась у школьных ворот и выключила двигатель. Мы приехали на час раньше обычного. Рядом со мной возбужденно ерзала Бронвен. Она надела джинсы, новые туристические ботинки, на голову нахлобучила старую махровую панаму. Лицо ее блестело от крема с цинком.
Я протянула руку, чтобы расправить воротник на рубашке дочери.
– Помнишь, что я тебе сказала?
– «Все время держись рядом с учителями», – процитировала она, освобождаясь от моих рук и разглядывая толпящихся у ворот детей. – «Никуда не уходи одна, берегись змей и всегда наноси солнцезащитный крем».
– Знаешь, я буду по тебе скучать, – сказала я. – Раньше мы никогда не разлучались.
– Да, мам.
Бронвен была рассеянна, теребила сумку, готовая сорваться с места.
Я вздохнула, пытаясь утихомирить сосущее чувство под ложечкой.
– Ты уверена, что взяла все необходимое?
– Мама, не волнуйся! Мы с Джейд приглядим друг за другом. О, вот и она! Увидимся через неделю!
Поцеловав меня в раскрасневшуюся щеку, она схватила рюкзак и выскочила из машины, затем окликнула Джейд, пробиравшуюся к нам сквозь толпу.
Девочки, как обычно, поздоровались с преувеличенной радостью, затем надели рюкзаки и быстро пошли к поджидавшему автобусу. Учителя, среди них Росс О’Мэлли, начали выстраивать учеников неровными рядами. Я все ждала, что Бронвен обернется и помашет мне рукой, но она была слишком увлечена оживленным разговором с Джейд и худым светловолосым мальчиком. Пять минут спустя она уже поднималась в автобус, исчезая из виду, следом, толкаясь, поднималась процессия подростков.
Мою грудь сдавила тупая боль. Дочь ускользала от меня. Ей всего одиннадцать, но она уже покидает мою защитную орбиту, уходит в более широкий и – для нее, по крайней мере, – более интересный мир.
