После его ухода я утешала себя тем, что неопытность помешала мне разглядеть очевидное: Тони был художником и по натуре непредсказуемым. Я ошиблась в выборе, в следующий раз буду осторожнее.
Только следующего раза не последовало. Целых пять лет я была одна, ни разу не почувствовав даже малейшего интереса со стороны представителей мужского пола. За это время я составила и отшлифовала свое представление об идеальном мужчине: спокойный человек с простой профессией типа бухгалтера, без малейшего намека на художественные способности; заслуживающий доверия, надежный, возможно, даже немножечко скучный. Наверняка с ним было бы лучше, чем с тем, кто обещал быть с тобой навек, а потом сбежал и женился на другой.
Мне вспомнилось сияющее лицо Дэнни Уэйнгартена, его эффектные зеленые глаза, долгая улыбка. То, как завороженно он следил за историей из их детства, которую рассказывала сестра, а потом – как рассматривал меня, словно пытался понять, что происходит в моей душе. Мне припомнилось его прикосновение к моей руке, когда мы сидели в увитой розами беседке, от которого по телу побежали мурашки и шевельнулось желание, опутывающее своими запретными чарами мое сердце.
Я вздохнула и поспешила укрыться в доме.
После ухода Тони мне потребовалось много времени, чтобы прийти в себя. Как ни заманчиво свернуть с дороги в поисках хаоса и волнений, я не намеревалась когда-либо еще сбиваться с пути.
Глава 15
Когда они уехали, я быстренько прибралась и перемыла посуду. Фоном служило тихое проникновенное пение Ника Кейва, его замечательная Nocturama настраивала меня на задумчивый лад. Затем, все еще находясь под впечатлением о приятном вечере, налила в кастрюлю воды и поставила ее на огонь.
Скоро заклубился, увлажняя воздух, пар. Последние страницы дневника Гленды пришлось разлеплять дольше, чем первые. Начав с конца, я пробиралась к середине книжки. К моему разочарованию, большинство оставшихся страниц оказались пусты. Большинство, но не все. Если повезет, я прочту запись, рассказывающую, чем закончилось жестокое нападение Клива на Хоба Миллера.
Крадучись идя по коридору мимо комнаты Бронвен, я остановилась и прислушалась. Тишина. Я знала, что дочь не спит, и, услышав шелест страницы, догадалась, что Бронвен погружена в чтение.
Бесшумно, как кошка, я поспешила по коридору к себе, горя нетерпением наверстать упущенное.
* * *
Суббота, 11 октября 1986 года
Неделя со дня папиного нападения на мистера Миллера. На папу подали в суд по обвинению в нападении. Слушания в суде состоятся через три недели. Он не устает заверять нас, что всего лишь заплатит штраф, но я не понимаю, как можно напасть на человека, ранить его ножом и не сесть в тюрьму. Я боюсь. Боюсь за папу… И, стыдно сказать, теперь я немного боюсь его. С того дня он изменился. Отдалился как-то. Мне кажется, ему тоже страшно.
Почти пять недель со дня нашей ссоры с Кори. Она все еще со мной не разговаривает. То, что началось как дурацкое недоразумение, разрослось до нелепой ситуации, мы обе слишком горды, чтобы признать свою неправоту. Думаю, поцелуй был не так уж и плох. Если бы я знала, что из-за него потеряю подругу, да я бы поцеловала ее в ответ.
В следующую субботу у нее день рождения. Я купила ей книгу, которую мы обе любили в детстве. «Волшебный пудинг» Нормана Линдси. Немодно, я знаю, и, вероятно, у меня не будет возможности подарить ее Кори… но мне так хочется увидеть, как засветится ее лицо, и снова услышать ее смех, и я так скучаю по ее глупому фырканью, которое всегда меня смешит. Я красиво упаковала книгу и подписала открытку, но, думаю, она навсегда заваляется в нижнем ящике моего стола. Ох.
* * *
Воскресенье, 12 октября 1986 года
Сегодня утром я пошла в дедушкино поместье, сама не знаю зачем, просто двинула по дорожке в том направлении, обдумывая разные вещи, стараясь не плакать из-за тревоги за папу и из-за того, что он сделал мистеру Миллеру.
Начинают цвести полевые цветы. Скоро здесь будет сидеть Тони, рисуя карандашами и акварелью, хотя он мало занимался рисованием после того, как папа свозил нас к Миллерам. Он чаще обычного убегает из дома, но я знаю, что не ради рисунков. Он дружил с Миллерами, и, думаю, он никогда не простит папе его поступок.
День был знойный, поэтому в овраге я остановилась попить воды из ручья. К тому времени как я добралась до дерева с дуплом на краю дедушкиного сада, солнце палило нещадно, и я начала жалеть, что не осталась дома. От слез разболелась голова, и меня угнетало, что дедушкин сад такой заброшенный и заросший.
Я раздумывала, повернуть назад или нет, когда увидела кого-то впереди. Мужчину. Он держал в руке что-то, похожее на сложенный листок. Я слишком поздно его узнала. У меня засосало под ложечкой, но времени сбежать в буш и спрятаться не было. Я застыла на месте.
Он меня увидел.
– Гленда?.. – Голос у мистера Миллера был хриплый, как у вороны. – Мне жаль, девочка, так ужасно жаль. Брат сказал, что ты и Тони видели, что произошло…
Он бормотал как помешанный, но не это напугало меня. Голова у него была забинтована, на глазу кривая марлевая повязка – в пятнах засохшей крови, местами розовая, со впадиной на месте глазницы. Лицо было бледным и блестело от пота, ослепительно белели бакенбарды. Руки у него дрожали. Он выглядел опустошенным, мало похожим на человека, скорее на зомби, чем на живое существо.
– Передай это своей матери, ладно?.. – Он взмахнул листком бумаги, побуждая меня взять его. – Это всего лишь записка, чтобы она знала, что со мной все в порядке. Передашь ей, девочка?
Я отпрянула. Он выглядел не совсем нормальным. Голос у него дрожал даже сильнее, чем руки, и от него пахло «Деттолом» и копотью, может, немного по́том. Он казался хилым и немощным, безусловно из-за своей раны.
Раны, нанесенной моим отцом.
Еле поднимая ноги, я сделала шаг назад, а когда поняла, что мистер Миллер не собирается меня преследовать, повернулась и побежала. Всю дорогу домой я хватала воздух так, будто легкие у меня сузились до размера ореха. Я не могла дышать, не могла позволить себе думать. Только когда достигла безопасного пространства загона рядом с нашим домом, я позволила двум жгучим слезинкам повиснуть на ресницах и скатиться по щекам.
Спотыкаясь, я ввалилась в дом. По счастью, там никого не было – папа ушел на рыбалку, мама дежурила в больнице, Тони… бог знает где. Я швырнула свою одежду в бельевую корзину, хотя она не была грязной, и надела пижаму, забралась в кровать и натянула на себя одеяло. Жара была удушающая, но мне было наплевать. Лучше потеть в постели, пряча слезы в подушку и притворяясь, что подцепила какую-то заразу, – только бы не думать.
Однако он все стоял у меня перед глазами: нездоровое бледное лицо, трясущиеся руки. Волосы у него торчали в разные стороны, как у сумасшедшего. Один глаз синий, как осколок неба, другой спрятан под повязкой в розовых пятнах.
