Это было смелое предположение, рискованная ставка, пари, заключенное мозгом, находящимся в плену одержимости. Конечно, в течение следующей недели я могла бы караулить на кладбище, не зная наверняка, вернется ли посетитель могилы Айлиш, но это казалось безумием. Не проще ли спросить?
Прежде чем я успела отговорить себя от этой затеи, я уже пробиралась между могильными камнями к маленькой церкви, решительно настроившись на победу.
* * *
Полумрак был прохладным, приносящим облегчение после палящего солнца. Приглушенный свет просачивался сквозь витражные окна, пропитывая мрачноватый интерьер малиновым и зеленым, золотым и темно-синим. В сухом воздухе пахло мебельной политурой, скипидаром, свечным воском, книжной плесенью и, любопытно, шоколадом.
Я все еще слышала лающую перекличку широкоротов, но их призывы теперь отдалились, приглушенные и какие-то потусторонние. Когда глаза привыкли к полумраку, я начала разбираться в беспорядочных тенях. Ряды скамеек, укрытые белой тканью, каменная купель на возвышении, книжная полка, набитая сборниками церковных гимнов.
Под ногами скрипели песок и пыль. Я обратила внимание, что укрывавшая ряды ткань была заляпана краской, как будто полным ходом шел ремонт. Мое предположение оказалось верным: чуть дальше я заметила жестяные банки с краской, запыленную старую стремянку и коробки с чистящими средствами.
В дальнем конце центрального прохода было высокое окно с розовым стеклом, частично заслоненное какой-то неуместной тенью. Я несколько секунд рассматривала тень, пока не поняла, что это мужчина.
– Здравствуйте! – сказала я. – Дверь была открыта. Ничего, что я вошла?
Не получив никакого ответа, я решила: «Должно быть, молится. Что ж, подожду».
Моя обувь скрипела на пыльном полу. Оглядываясь вокруг, я прикинула, куда можно присесть. Поближе, в первых рядах, чтобы знакомство прошло без затруднений, или уйти назад, дабы показать уважение? В результате своей нерешительности я наткнулась на угол скамьи, сильно ушибла колено и вполголоса ругнулась.
Мужчина изменил позу, полуобернулся, словно прислушиваясь. Свет из розового окна упал на его профиль.
У меня на мгновение остановилось сердце, когда я подумала, что вижу привидение. Черты лица, вырисовывавшиеся на фоне розового окна, могли быть высечены из густой тени. Нависшие брови и прямой нос, крепкий подбородок и чувственный рот… Я поймала себя на мысли, что вспоминаю фото Сэмюэла в увитой розами беседке, но затем тут же ее отбросила. Гладкие волосы Сэмюэла были коротко подстрижены, а у этого мужчины была копна непослушных кудрей.
Он снова изменил позу и полнее вошел в рубиновый свет окна. Иллюзия исчезла. Он больше не был пришельцем из загробного мира, просто мужчиной из плоти и крови в выцветших «ливайсах» и коричневой футболке. Он оглянулся и увидел меня. Не удивился, на его лице отразилось только любопытство. Стоял молча, словно дожидаясь, пока я заговорю первая. Что, разумеется, было неизбежно. Дэнни Уэйнгартен обычно отказывался произнести хоть слово.
– О-о-о, – протянула я. – Это вы.
Он пошел ко мне, медленно, словно эта пыльная капсула-церковь с ее светом, как в калейдоскопе, и мрачной тишиной была неуязвима для течения времени. Он обладал телосложением одновременно мускулистым и плотным, которое могло отклониться в любую сторону: при небрежности мог сделаться толстым или, приложив усилия, превратиться в мужчину со стальными мускулами. Однако его лицо – совсем другая история. Как бы ни повело себя тело, черты его лица останутся такими же близкими к совершенству.
Он шевельнул руками. Я это поняла, как «Вы думали…», затем вынуждена были домысливать остальное.
– Я… э-э-э, нет. Ну вообще-то, да…
Я умолкла, осознав, что если бы говорила с кем-то другим, то вывернулась бы таким способом. Наклон головы Дэнни и его прищуренные глаза дали понять, что я провалила экзамен по чтению по губам и не поняла сказанного.
– Что вы здесь делаете?
Его губы двигались, пока он наблюдал за моими, затем он сделал несколько жестов, которых я не поняла. Когда же я в смущении безмолвно вытаращилась на Дэнни, он достал блокнот и карандаш и написал: «Наслаждаюсь тишиной. А вы?»
Я пожала плечами:
– Осматриваю достопримечательности.
Приводило в замешательство, что мужчина так внимательно следит за моей артикуляцией.
Он снова что-то написал и подал мне листок: «Лютеранская церковь вызывает большой интерес?»
– Она неплоха, хотя я предпочитаю пресвитерианскую. Разве вам недостаточно тишины? – добавила я, затем поморщилась, когда слова уже сорвались. Наверное, бестактно говорить такое глухому человеку?
Дэнни поднял бровь и написал: «Не вся тишина одинаковая».
Я моргнула.
– Мне казалось, вся тишина… ну, тихая?
«Зависит от душевного состояния. Отсутствие звуков необязательно сопровождается тишиной».
Я улыбнулась. Какой бы путаной ни была эта логика, некий причудливый смысл в ней имелся.
– Вы всегда говорите так поэтично?
Он написал очередную записку: «Дайте мне больше времени, много листков, и я смогу написать роман».
– Вы не устаете писать эти записки?
Он сунул блокнот под мышку и лениво шевельнул руками.
– Петь… легче, – старательно перевела я, и он улыбнулся. Медленно, понимающе. Затем появилась ослепительная улыбка. Теперь он не следил за моими губами, смотрел мне прямо в глаза.
За мной уже так давно никто не ухаживал – открыто или подсознательно, – что сначала я не отметила очевидного: длительный визуальный контакт, широкую теплую улыбку. Любой подумал бы, что я польщена, рада росту своей самооценки. В конце концов, Дэнни был красивым мужчиной. И однако же когда до меня наконец дошло, я не испытала ничего, кроме паники.
Я отступила на шаг. Подумала, что бы такое сказать, как-то разрядить внезапно возникшую напряженность: небрежное замечание, остроумную фразу или, возможно, вежливый вопрос о Джейд. В груди началась цепная реакция и стала перемещаться вниз, наполняя меня жаром. Потрясенная этим, я потеряла дар речи.
Пальцы Дэнни изобразили новое предложение, но мой взгляд был прикован к его лицу, и я пропустила, что он говорил руками.
Я откашлялась.
– Не совсем уловила, что вы сказали.
Вернулся блокнот.
«Простите, я не хотел вас напугать».
По удовольствию, читавшемуся в его взгляде, я поняла, что он ничуть не сожалеет. Я пожала плечами, оглядываясь на дверь и прикидывая, насколько внезапно могу удалиться, не обидев его, затем решила, что, может, и стоит его обидеть. Я была приятельницей его сестры, между прочим; разве не существует неписаный закон против флирта с друзьями семьи?
