Бронвен поцеловала собранный ею для отца подарок и выпустила его из рук – он упал на крышку гроба. В свертке лежало ее письмо для него, пакетик его любимых лакричных конфет и шарф, связанный Бронвен к дню рождения отца. Я услышала шепот дочери, но дождь заглушил слова. Когда ее плечи задрожали, я поняла, что она сейчас заплачет, и сказала:
– Идем.
Мы повернулись и начали спускаться по склону к тому месту, где я поставила свою старенькую «Селику». Пока мы шли, к нам поворачивались головы, лица казались бледными на сером кладбищенском фоне.
Не обращая на них внимания, я на ходу обняла Бронвен за плечи. Рукав у нее промок, и сквозь ткань я ощутила холод тела. Девочке требовалось попасть домой, в кокон тепла и безопасности знакомой территории; ей сейчас были нужны суп с тостом, пижама, пушистые тапочки.
– Одри!
Я подняла глаза и от неожиданности отпустила Бронвен. Разом ослабела, во рту пересохло. Что за глупый страх? Я сделала вдох и обрела дар речи:
– Здравствуй, Кэрол.
Безупречное, словно вырезанное из мрамора лицо, прорывающееся во взгляде напряжение, волосы завязаны в узел на затылке. Я, как обычно, поразилась красоте этой женщины.
– Я рада, что вы пришли, – тихо проговорила она. – Тони захотел бы, чтобы вы обе присутствовали. Здравствуй, Бронвен, милая… Как ты?
– Хорошо, спасибо, – уставившись в землю, вяло ответила Бронвен.
Я достала ключи.
– Брон, подождешь в машине?
Дочь взяла ключи и поплелась вниз по мокрому склону. У подножия холма она пробиралась между автомобилями, пока не отыскала «Селику». Мгновение спустя она скрылась в салоне.
– Как она на самом деле? – спросила Кэрол.
– Справляется, – ответила я, не вполне уверенная, что это правда.
Мы стояли одни на склоне. Участники похорон, подгоняемые дождем, торопились вернуться в свои машины. Кладбище почти опустело. Кэрол смотрела вниз по склону, поэтому я украдкой пристальнее взглянула на нее – восхищаясь совершенными чертами ее лица, дорогой одеждой, манерой держаться. На Кэрол было черное платье, приталенное и элегантное, у основания шеи поблескивал кусочек льда. Вероятно, бриллиант. В уголках глаз собрались тоненькие морщинки, но они лишь усиливали ее очарование. Неудивительно, что ради нее Тони бросил все.
Кэрол поймала мой взгляд и нахмурилась.
– Я знаю, о чем ты думаешь. О том же, что и все остальные… Но ты ошибаешься. Мы с Тони отлично ладили, наш брак… – Она судорожно вздохнула. – Наш брак был как никогда крепким. Отношения у нас были хорошие в течение долгого времени.
– Ты не могла знать наверняка, Кэрол.
Она покачала головой, ее взгляд остекленел.
– Но ведь в том-то все и дело, верно, Одри?.. Уж я-то должна была знать.
– В поступке Тони нет ничьей вины. Не вини себя.
– Я не перестаю думать, что если бы я… проявляла больше внимания. Была бы заботливее. Понимаешь, в тот вечер, когда он уехал, я поняла: что-то произошло.
Я нахмурилась.
– О чем ты?
– Ну… мы сидели дома в гостиной. Я смотрела телевизор, а Тони пролистывал газету. Я взглянула на него, а он сидел, уставившись в пустоту… Страшно побледневший. Затем встал, сложил газету и направился к двери. И все повторял: «Они его нашли. Они его нашли». Потом вышел из дома. Я слышала, как завелся автомобиль, как зашуршали колеса по гравию дорожки. Тогда я видела его в последний раз.
– Что он имел в виду? Кого нашли?
Кэрол покачала головой:
– Не знаю. Потом уже я просмотрела газету, которую он читал, надеясь найти подсказку, но там не было ничего, что дало бы зацепку… Можешь представить, в каком я была отчаянии.
– Он не звонил?
– Нет, но десять дней спустя позвонили из полиции. – Кэрол шагнула ближе, стараясь поймать глазами мой взгляд. – Скажу тебе, что это было самое страшное потрясение в моей жизни. Тони умер, вот так. Когда мне сказали, что его тело нашли в Квинсленде, рядом с городком под названием Мэгпай-Крик, я подумала, что говорят о ком-то другом… Господи, это было так внезапно, так неожиданно. Я не знала, что у него есть ружье…
Я вздрогнула, и глаза Кэрол расширились. На ее реснице задрожала слезинка.
– Прости, – сказала Кэрол, – но это самое странное. Тони боялся огнестрельного оружия… он ненавидел любое насилие, ведь так?
С того самого момента, как я узнала о смерти Тони от общего друга, я не переставала размышлять на ту же тему. Гадать, почему Тони, приверженец мира, любви и доброй воли для всех, предпочел так ужасно закончить свою жизнь и любившим его людям оставить в наследство опустошение.
К моему удивлению, Кэрол схватила меня за запястье.
– Почему он это сделал, Одри? Как мог он поступить настолько эгоистично?
Внезапный пыл ее слов поразил меня. Я не успела найти утешительных слов – ни для себя, ни для Кэрол, – но она продолжила, впиваясь пальцами в мою руку:
– Ты всегда была так близка с ним… вначале в любом случае. Он никогда тебе не говорил о полученной в детстве травме, о чем-нибудь, что могло вернуться и мучить его? Никогда не болел, когда вы жили вместе? Он ничего не принимал? Во всяком случае, мне об этом ничего не известно, но он мог оберегать меня. А вдруг тут замешана другая женщина? Ах, Одри, с какой стороны я на это ни смотрю, не вижу в его поступке смысла.
У нее был затравленный взгляд, слегка покрасневшие глаза, кожа вокруг рта побелела. Я поняла, о чем она говорит: внешне Тони казался слишком уравновешенным, чтобы поддаться депрессии или жалости к самому себе. Однако же я не могла не вспомнить годы нашей совместной жизни – счастливые дни очень часто омрачались повторявшимися ночными кошмарами Тони, резкой сменой его настроения, периодами угрюмого молчания. Его почти маниакальным ужасом перед насилием, кровью. И его страстной ненавистью к любому огнестрельному оружию.
– Тони никогда не говорил о своем прошлом, – сказала я. – Какие бы тайны он ни хранил, он хранил их и от меня.
Кэрол отвела взгляд.
– Знаешь, Одри, если бы мы познакомились при иных обстоятельствах, то могли бы подружиться.
Я натянуто улыбнулась, понимая, что в ней говорит горе. Мы с Кэрол Джармен слишком разные и по отношению друг к другу можем быть только чужими людьми. Мы вращаемся в разных кругах, вышли из разных миров. Она была сдержанной, элегантной, красивой и наслаждалась образом жизни, о котором я могла только мечтать. Если бы не Тони, наши дорожки никогда бы не пересеклись.
Из висевшей на плече сумки Кэрол достала маленький, завернутый в ткань пакет.
– Вот что было среди его вещей. Я подумала, что ты захотела бы это иметь.
Я сразу же узнала шарф, который Тони привез из поездки в Италию, когда в первый раз летал на Венецианскую биеннале. В него было завернуто стеклянное пресс-папье из Мурано с замурованной в середине бабочкой цвета электрик.
