В груди у меня поднялась холодная ярость. Я вспомнила лицо Бронвен в тот день, когда я сообщила ей о смерти отца, как она съежилась и закрыла лицо руками, слезы текли между пальцами, худенькие плечики вздрагивали. При всех своих недостатках Тони был достойным человеком и прекрасным отцом, преданным Бронвен, пока чувство вины и страх не изгнали его из ее жизни.
Кливу Джермену за многое придется ответить.
– Как вы живете, – сказала я, – причинив людям столько горя?
Клив издал неразборчивый звук.
– Я никогда никому не хотел вреда. Я же сказал тебе, они меня провоцировали. Айлиш и Гленда – тем, что говорили ужасные слова. Угрозы и обвинения. Я чувствовал себя преданным. Я любил их, но возненавидел.
Последние слова были больше похожи на рычание. Я вздрогнула. Он стоял достаточно близко, и я увидела побелевшие нити шрамов на морщинистой щеке и остекленевшие глаза. Интересно, сколько оставалось до серой пелены, до ярости? До потери контроля над собой?
Я стояла в шаге от края оврага. Совсем рядом с каменной плитой и коварным пластом земли, так что краем глаза видела темный зигзаг смертельной линии разрыва. Потные ладони горели, сердце билось судорожно, отдаваясь болью в висках, когда я попятилась в ту сторону.
Лицо надвигавшегося Клива блестело от дождя, в сыром воздухе стояла вонь немытого тела. Рука, которую он держал прижатой к боку, взметнулась вперед, и топорище влажно блеснуло в лунном свете. Он протянул свободную руку.
– А теперь – мои письма, Одри.
Дождь прекратился. Луна вышла из-за нагромождения облаков и залила поляну желтым светом.
– Мы так не договаривались. – От страха мой голос зазвучал резче. Я знала, что до этого дойдет, но все внутри похолодело, я не была готова. – Вы получите их после того, как я увижу свою дочь.
– Мы ни о чем не договаривались, Одри. Ты не в том положении, чтобы договариваться.
Он набросился на меня неожиданно, топорище описало в воздухе дугу и обрушилось вниз. Я отскочила, собираясь перемахнуть через подмытую землю и приземлиться на твердом участке подальше в сторону, но деревяшка задела мое плечо. Я споткнулась, избегая осыпающегося края оврага, и упала на колени в грязь. Клив бросился снова, но я откатилась в сторону, и удар топорища пришелся мимо.
Я вскочила, тяжело дыша от страха. Увидела тускло блестевшую полоску в тени, в нескольких футах от меня. Это был мой нож. Я кинулась к нему, наконец дотянулась до него и схватила.
Следующий удар я увидела, но не сумела отреагировать достаточно быстро.
Топорище ударило меня по ребрам, я пошатнулась и выронила нож. Клив ударил снова. Я вскрикнула, когда деревяшка опустилась на мое бедро. Боль прострелила позвоночник, ноги у меня подкосились. Откатываясь в сторону, я почувствовала спиной жесткую рукоятку ножа. Сдвинувшись, схватила его и поползла, пытаясь получить передышку от непрекращающихся ударов Клива. Мне удалось подняться на ноги и почти лицом к лицу встретить его следующую атаку.
Я неуклюже замахнулась ножом, но опять страх замедлил мои рефлексы.
Клив увернулся из-под самого ножа, легко избежав встречи с лезвием. Затем бросился на меня с другой стороны. Я попыталась пригнуться, но споткнулась и едва не упала, в последнюю секунду вскинув руку для защиты от удара. Он пришелся на предплечье, нож выпал из пальцев, и подступила черная волна тошноты. Ноги сделались как ватные, и я почувствовала, что сейчас повалюсь на землю.
Клив снова бросился на меня, на этот раз замахнувшись сбоку, и попал длинным топорищем по бедру. Я вскрикнула, падая на колени и защищая руками голову. Новый удар пришелся на плечи, и я упала под тяжестью боли. Клив с рычанием опять ударил меня по ребрам. Я задохнулась и оказалась словно подвешенной в безвоздушном пространстве. Никогда еще мне, свернувшейся в комочек, оглушенной жестокой болью, не было так страшно. Моя дочь была неизвестно где, беззащитная в темноте, а я была бессильна ей помочь. Мне предстояло умереть ужасной смертью в этом кошмарном месте на краю оврага. Я содрогнулась, с ужасом осознавая, что история взяла надо мной верх, что время пошло вспять и я была здесь раньше…
Я почувствовала, как сливаюсь с Айлиш. Мои судорожные всхлипы стали ее слезами, оглушительное биение сердца отзывалось таким же ритмом в ее жилах. И ее страдание стало моим. Ее сломанные ребра, перебитые запястья и пальцы, ее мысли, затуманившиеся и сменившиеся беспамятством. Рот наполнился кровью, она давилась криками, зная, что никто не услышит, но все равно надеясь на помощь… А потом перед глазами растеклась темнота и медленно пришло осознание того, что это конец и что теперь она может только свернуться в тени в комок и ждать, когда ее найдет смерть.
Но я была не Айлиш.
И будь я проклята, если умру, как она.
Вырвавшись из прошлого, я поднялась на колени и поползла по размокшей земле. Лунный свет коснулся лезвия ножа, я дотянулась до него и крепко сжала его рукоятку.
Клив подошел и встал надо мной. Глаза у него были стеклянные, губы в белых пятнах пены. Накрыла ли его сейчас серая пелена? Или он в полном сознании, прикидывает, как меня прикончить? Словно издалека я наблюдала, как он вскидывает топорище и замахивается.
На сей раз я была готова. Увернувшись от удара, я полоснула Клива по пальцам. Он взревел, ослабив хватку. Я бросила нож, обеими руками схватила топорище и, собрав силы, вырвала его из окровавленных пальцев Клива. Затем швырнула в овраг.
Клив смотрел, как оно взлетает, описывает дугу и исчезает в темноте.
Повернувшись ко мне, он сунул руку в карман куртки и достал револьвер Сэмюэла. Держа его двумя руками, прицелился в меня.
– Отдай мне письма, Одри. Передай их спокойно и медленно.
– Иди к черту.
– Ну, давай же. Не хочу еще больше испачкать их кровью.
Адреналин хлынул в мои жилы. Слух обострился. Я услышала, как Клив взвел курок, услышала шорох его ладони, поудобнее обхватывающей рукоятку, шершавое движение пальца, снявшего предохранитель и устроившегося на изгибе курка. Я услышала, как он делает вдох, а затем задерживает дыхание, готовясь выстрелить.
Сердце забилось медленнее. Мозг переключил скорость и обострил сознание. Вот он, конец, и однако я больше не боялась. Сунув руку в задний карман джинсов, я достала письма Айлиш и высоко их подняла.
– Они тебе нужны? – спросила я, срывая с пачки ленточку. – Тогда возьми их сам.
Движением кисти я подбросила письма вверх и в сторону оврага. Они не полетели плавно и исчезли бесшумно, как это было с топорищем, – нет, пачка распалась, и каждое письмо полетело по своей траектории, сероватые листы шелестели и трепетали, как стая умирающих белых мотыльков, – одни были подхвачены ветром и отнесены недалеко, другие повисли на ветках, большая же часть устремилась во влажную тьму.
Клив вскрикнул и невольно шагнул вперед. Прямо на подмытую каменную плиту.
