– Вы знаете, как зовут эту женщину?
Я кивнул и ответил, стараясь не слишком стучать зубами:
– Ее зовут Аманда. Аманда Ловетт.
За мгновение до того как водитель захлопнул задний борт, в кузов с разбега запрыгнул Блу. Несколько секунд спустя вездеход тронулся и пополз вверх по склону по направлению к городу. Окно между кабиной и кузовом вездехода было открыто, и я слышал почти весь радиообмен:
– База, говорит семьсот шестнадцатый.
– Что у вас, семьсот шестнадцатый, докладывайте.
– Едем в больницу. У нас четверо пострадавших, одна из них тяжелая. Ее имя – Аманда Ловетт. Понадобится переливание крови, необходимо заранее уточнить группу и резус-фактор.
– Вы сказали – Аманда Ловетт?
– Подтверждаю. – Водитель немного помолчал. – И еще, Ширин: предупреди персонал больницы, что крови понадобится много.
Вскоре после этого разговора я почувствовал, что мы поехали быстрее. Очевидно, водитель боялся не довезти Аманду до больницы и ехал с максимальной скоростью, какую позволяли ему развить обледенелая дорога и снежные заносы. Тусклый свет от лампочки под потолком кузова падал на лицо Эймоса, и я заметил, что он глядит на меня. Он не говорил ни слова, но с беспокойством косился на Аманду, которая лежала на соседних носилках, неподвижная и расслабленная.
Я покачал головой. Эймос протянул руку через проход и слегка сжал пальцы Аманды. Ее ребенок молчал. Он все еще был у меня на руках, и я посмотрел на его припухшее, блестящее личико. Малыш то открывал, то закрывал глаза, словно его беспокоил неяркий свет. В остальном он, казалось, был в полном порядке – спортивная куртка Эймоса почти просохла и была достаточно теплой. Время от времени малыш норовил сунуть в рот один из пальцев, которые показались мне на удивление длинными. Получалось это у него не сразу, и тогда он по-стариковски морщил лобик, казавшийся очень высоким из-за полного отсутствия волос.
Спустя несколько минут мы были уже в больнице. Вездеход остановился, кто-то поднял задний полог тента и откинул борт. Смутно знакомая мне женщина в белом врачебном халате потянулась к ребенку, и я передал ей малыша. Через минуту она уже скрылась за автоматическими дверями приемного покоя, откуда как раз выходили несколько санитаров и врачей. Двое спасателей вытащили из кузова носилки Аманды, санитары переложили ее на больничную каталку и повезли ко входу, возле которого я заметил пастора Джона и миссис Ловетт.
Потом настал черед Эймоса. Еще двое санитаров в голубых костюмах забрались в кузов.
– Раз, два, взяли! – скомандовал один. Они подняли носилки с моим другом и, покряхтывая, вынесли из кузова на площадку. Перекладывать Эймоса на больничную каталку они не стали – просто положили носилки поверх нее и тоже увезли в отделение экстренной помощи. Один из них прижимал к голове Эймоса ворох марлевых салфеток, другой выкрикивал на бегу его основные жизненные показатели – пульс, давление и прочее.
Только сейчас я заметил, что дрожу так сильно, что моя голова раскачивается вперед и назад, а зубы выбивают дробь. Но две сиделки подхватили меня под мышки, вывели из кузова и уложили на каталку. Через несколько секунд меня уже везли по коридору мимо палаты неотложной помощи, где было много яркого света и громких голосов. Не успел я обернуться, как оказался в облицованной кафелем душевой. Из леек били струи горячей воды, и комната на глазах наполнялась плотным водяным паром.
– Вы можете встать? – спросила меня одна из сиделок.
Я кивнул, и они помогли мне слезть с каталки. Почти сразу я согнулся пополам, низко опустив голову и прижав руки к груди. При каждом вдохе горячий пар наполнял мои легкие, зубы стучали, но я стоял!
Пока одна из сиделок, ловко орудуя хирургическими ножницами, среза́ла с меня одежду, другая приготовила дыхательную маску и что-то вроде капельницы.
– Что болит? – спросил первая сиделка.
– Н-н-н-ничего.
– Ну, вставайте под душ.
После того как я простоял под горячей водой минут пять, сиделка повторила свой вопрос:
– Что у вас болит?
– В-в-все!
Она широко улыбнулась.
– Это хорошо, очень хорошо. Так и надо!
Глава 26
Я проснулся и попытался пошевелиться, но каждое движение отдавалось во всем теле сильной болью. У меня ныло и саднило буквально все – каждый мускул, каждая косточка, каждый порез и ссадина, которыми я был покрыт с ног до головы. К счастью, голова более или менее работала, так что я довольно скоро сообразил, где нахожусь. После вчерашнего происшествия я сам стал пациентом, и меня поместили в одну палату с Мэгги.
Мэгги лежала на соседней койке, молчаливая, неподвижная. Глядя на нее, я вдруг вспомнил, как Папа опустился на колени рядом с кроватью бабушки, когда та умерла. Его большие, грубые, покрытые мозолями руки нежно сжимали ее длинные, тонкие пальцы. Одна лямка Папиного рабочего комбинезона сползла с плеча, словно под тяжестью разбитого сердца. Сила и Нежность – так я назвал бы эту картину.
Я повернул голову, посмотрел на Мэгги и, закрыв глаза, прошептал:
– Господи, пожалуйста… Не забирай ее к себе. Не отнимай нас друг у друга!
– С Рождеством!.. – донеслось от двери в палату. С трудом открыв глаза, я увидел в дверях одетую во все белое сиделку и невольно подумал, что ждал не такого ответа. О том, что сегодня Рождество, я совершенно забыл.
– Как вы себя чувствуете?
– Отвратительно.
– Так и должно быть.
– Как там остальные?
– Ребенок в полном порядке. Помощник шерифа мистер Картер получил несколько серьезных ушибов и рассечений, но жить будет – он сам так сказал. Что касается мисс Ловетт, то она в реанимации.
– А она… она будет жить?
– Мы перелили ей шесть доз крови
[56], но, если говорить откровенно, она до сих пор жива лишь благодаря тому, что́ сделали для нее вы с помощником шерифа.
С этими словами сиделка ушла, а я кое-как сел на койке. Мои ковбойские сапоги валялись рядом на полу, но после того как вчера вечером сиделки среза́ли их с меня хирургическими ножницами, надеть их было уже нельзя. Мэгги, я думаю, вид моих растерзанных сапог доставил бы огромное удовольствие.
Почесав в затылке, я отсоединил капельницу, потом снял с вешалки рядом со шкафом больничный халат и набросил на плечи. Мне все еще было холодно, поэтому я достал из шкафа еще одно одеяло и завернулся в него. Стоило мне, однако, сделать всего несколько шагов, как я понял, что мне необходимо сильное болеутоляющее, и срочно.
Согнувшись от боли чуть не пополам, я все же выбрался в коридор и доковылял до сестринского поста. Увидев меня, дежурная сестра вскочила с кресла и, обогнув стол, бросилась ко мне.
