Я уже поднимал стекло, решив, что красные отблески на снегу мне почудились, когда налетевший порыв ветра на мгновение закрутил, раздул снежный занавес, и в образовавшуюся прореху я разглядел задние фонари автомобиля, который свалился в глубокий кювет с противоположной стороны дороги. Судя по тому, что́ я успел разглядеть сквозь снег, легковой автомобиль, пикап или грузовичок вроде моего лежал на склоне вверх колесами, уткнувшись носом в дно оврага.
Со всеми предосторожностями тронув грузовичок с места, я подрулил как можно ближе к краю шоссе и, оставив двигатель включенным, выбрался из кабины. Блу, свернувшийся на половичке пассажирского сиденья поближе к печке, проводил меня взглядом, но не двинулся с места.
Едва спрыгнув с подножки, я почти по колено провалился в снег, который сразу же стал засыпа́ться за голенища моих ковбойских сапог. Подняв повыше воротник своей джинсовой куртки и низко наклонившись, чтобы противостоять ударам ветра, я пересек шоссе и остановился на краю асфальтированной обочины. Отсюда мне уже был виден торчащий из кювета багажник автомобиля. Задние фонари горели, окружая его розово-красным сиянием. На снегу под багажником я разглядел что-то похожее на осколки синего проблескового маячка, какой обычно крепится на крыше полицейского автомобиля, а сделав вперед еще шаг, прочел выполненную светоотражающей краской перевернутую надпись на кузове: «Управление шерифа. Округ Коллтон».
Шлепнувшись на свой отбитый зад, я начал сползать по заснеженному склону в кювет. Я рассчитывал спуститься к машине, тормозя каблуками, но ветер и мороз превратили снег в лед. В результате медленное сползание превратилось в стремительное и довольно болезненное падение. Я скользил все быстрее, не в силах ни остановиться, ни притормозить, ни свернуть в сторону. Примерно на середине склона я налетел на вмерзший в землю камень и полетел вверх тормашками. Дальше я уже не столько скользил, сколько кувыркался, словно катящийся с горы валун. Разогнавшись, я пронесся мимо машины, перевернулся в последний раз и свалился на дно оврага. Раздался плеск, и я почувствовал, что мое лицо погружается в ледяную воду.
Моей естественной реакцией было поскорее выбраться из воды, и я забарахтался, пытаясь найти точку опоры, но руки только беспомощно скользили в жидкой грязи на дне протекавшего вдоль кювета ручья. Наконец мне удалось повернуться на бок. Приняв более или менее горизонтальное положение, я уперся ногой в подвернувшуюся кочку или камень и, цепляясь за пучки замерзшей травы, начал медленно вытягивать себя из воды. В какое-то мгновение передо мной возникла дверца полицейской машины, я поднял руку и, схватившись за раму разбитого окна, сумел встать на колени.
Полицейский автомобиль валялся колесами вверх на самом берегу ручья. Все стекла в салоне были разбиты. Капот почти полностью ушел под воду. Еще несколько дюймов, и вода хлынула бы в салон.
Держась за дверцу, я с трудом выбрался из воды. Я промок и замерз, но подумать об этом я не успел, потому что заметил лежащего на снегу человека – рослого чернокожего мужчину в распахнутой овчинной куртке. На четвереньках я подполз к нему, перевернул на спину – и едва удержался, чтобы не заорать.
– Эймос?!
Его блестящие как стекло глаза смотрели прямо на меня. Эймос промок насквозь, его лицо было покрыто кровью и грязью, но он был жив. С трудом сфокусировав на мне взгляд, он с усилием поднял левую руку, включил зажатый в кулаке фонарик и направил луч света в окно водительской дверцы. Свет фонаря качался из стороны в сторону, и я понял, что Эймосу стоит огромного труда оставаться в сознании. Посмотрев в ту сторону, я увидел на пассажирском сиденье бесформенный силуэт человека. Пристегнутый ремнями, он висел вниз головой, и врывавшийся в разбитое окно ветер трепал его длинные темные волосы. Судя по всему, это и был тот злополучный пьяница, которого Эймос себе на беду повез в больницу вместо того, чтобы засадить до утра в «обезьянник».
– И все из-за какого-то алкаша! – Я выхватил из руки Эймоса фонарик и, утопая по колено в жидкой грязи, обогнул машину с противоположной стороны. Пока я продирался сквозь заросли убитой холодом осоки, автомобиль Эймоса сполз еще на пару дюймов вниз, и вода из ручья начала просачиваться через разбитые окна в салон, понемногу заполняя пространство под крышей.
Перехватив фонарик поудобнее, я направил луч света на распухшее, грязное лицо пассажира или, вернее, пассажирки. Ее глаза были закрыты, спутанные волосы закрывали лицо, и я, наклонившись, отвел их рукой в сторону, пытаясь разглядеть человека, из-за которого мой друг едва не расстался с жизнью.
Это была Аманда.
– Эймос, какого черта?! – Я не знал, сколько времени она провисела вниз головой, но ее лицо отекло и приобрело синюшный оттенок. Кусочки разбитого стекла рассекли кожу, и лицо Аманды было покрыто кровавыми разводами. Битое стекло застряло и в волосах, но я понимал, что главная опасность не в этом. Если машина сдвинется по склону еще хоть немного, ее голова окажется под водой, и тогда Аманда попросту захлебнется.
Если, конечно, она еще жива.
Подняв руку, я потянулся к ее шее, пытаясь нащупать пульс. Он был медленным и слабым, но меня это ободрило. Теперь нужно было как можно скорее извлечь ее из салона.
– Эймос? – позвал я, огибая машину.
Мой друг лежал совершенно неподвижно, и глаза его были закрыты. Я видел, что он дышит, но дыхание было неглубоким и редким, к тому же при каждом вдохе его лицо искажала гримаса боли. Судя по всему, у него были сломаны ребра. Одно или два, возможно, больше. Жизни эти травмы пока не угрожали, но помощи от него ждать не приходилось.
Вернувшись к машине, я увидел в салоне сдувшуюся подушку безопасности и погнутый руль. Сумка, с которой Эймос обычно ездил в тренажерный зал, валялась в задней части машины на ставшем полом потолке, где уже набралось дюйма полтора воды. Стараясь не порезаться об осколки стекла, я вытащил сумку и заглянул внутрь. Под руки мне попался серый спортивный костюм Эймоса. Я вытащил куртку и, обернув ею голову друга, соорудил ему что-то вроде подушки из снега.
Пока я возился, Эймос открыл глаза и посмотрел на меня почти осмысленно. Губы его дрогнули, но я не услышал ни звука.
– Держись, приятель! – Я похлопал его по щеке. – Только не отключайся, ладно?
Лицо и одежда Эймоса были в крови, на спортивной куртке тоже начали проступать темные пятна. Это было скверно, но еще хуже было то, что холод наконец добрался и до меня, и я почувствовал, что пальцы коченеют и не слушаются. Еще немного, подумал я, и я не смогу помочь ни Эймосу, ни Аманде.
Сорвав с плеча друга портативную рацию, я поднес ее к губам и нажал тангенту.
– Эй, кто-нибудь… Говорит Дилан Стайлз. У меня срочное сообщение… – Я крепко зажмурил глаза, пытаясь сосредоточиться. – Я нахожусь на железнодорожном переезде возле пастбища Джонстона. Эймос попал в аварию…
«Черт, какое это шоссе? Думай, Дилан, думай!»
– Железнодорожный переезд на Двадцать седьмом окружном шоссе… Эймос ранен. И его пассажир тоже. Срочно нужна медицинская помощь… – Выронив рацию, я подсунул левую руку под голову Эймоса. – Держись, друг, не сдавайся!
