– Семестр почти закончился, – говорил я, – но меня пока не вышвырнули. Некоторые из моих студентов пишут уже вполне прилично. – Тут я выглянул в коридор, чтобы посмотреть в направлении сестринского поста. – Замечательных успехов достигла наша Аманда; трудно поверить, что всего за несколько месяцев она добилась такого впечатляющего прогресса. Ну, у Кой, как ты знаешь, природный дар… Она прекрасно чувствует язык, и если не будет лениться, то добьется многого. Мои футболисты?.. Они сейчас примерно такие же, каким был я, когда начал преподавать в этой группе.
Дыхание Мэгги на миг прервалось, уголок губ чуть заметно дрогнул, а указательный палец на правой руке ненадолго выпрямился, словно она на что-то показывала. Блу у нее в ногах пошевелился, приподнял голову и снова опустил. Продолжая сжимать ее правую руку левой, я сказал:
– Зачетные работы за семестр они сдали почти две недели назад, так что в ближайшие дни нам придется потрудиться. Я дал им несколько выходных, чтобы они могли как следует поработать над последним заданием. Некоторым из них это необходимо, что до остальных…
Некоторое время мы молчали, и я смотрел, как мерно поднимается и опускается грудь Мэгги. Ее дыхание было беззвучным, но глубоким; при каждом вдохе ноздри ее красивого носа слегка расширялись и трепетали. Наконец я слегка похлопал Мэгги по животу, который, как сказали врачи, полностью зажил, и вместе со стулом перекатился к изножью кровати, чтобы намазать кремом ее ноги. Ногти у нее на ногах были в идеальном порядке, я растер ей ступни, нанес крем и снова надел носки. Переместившись назад к изголовью, я снова взял правую руку Мэгги в свою. Ее указательный палец еще раз выпрямился и расслабился далеко не сразу. В течение нескольких секунд я смотрел на этот палец, на проступившие на лбу Мэгги напряженные морщинки и прислушивался к ее участившемуся дыханию. Но вот напряженно вытянутый палец слегка согнулся, расслабляясь, дыхание стало равномернее, а складки на лбу наполовину разгладились.
В повседневной жизни мне вполне хватает ду́ша. Мэгги в этом отношении совсем другая – ей подавай ванну! Она просто не может жить без того, чтобы не поплескаться всласть. Если бы мы могли позволить себе горячую воду, она бы лежала в ней часами, по несколько раз сливая и вновь наполняя ванну. Не знаю, может быть, это чисто женская особенность или черта характера – сравнивать мне не с чем.
Сейчас я отправился в туалетную комнату рядом с палатой Мэгги, плотно закрыл за собой дверь, напустил в раковину теплой воды и намочил в ней большую мягкую губку. Вернувшись в палату, я осторожно, стараясь не потревожить капельницу и приклеенные прямо к коже датчики приборов, обтер этой губкой Мэгги. Не знаю, правильно ли я поступил – возможно, мне просто хотелось прикоснуться к моей жене. С другой стороны, если бы в коме лежал я, мне было бы очень приятно, если бы Мэгги сделала для меня то же самое. Ее прикосновения я почувствовал бы в любом случае, и мне было бы очень радостно сознавать, что она здесь, рядом, что она думает обо мне.
А руки Мэгги могли сообщить мне это куда лучше, чем слова.
Еждневно во второй половине дня в палате Мэгги появлялась физиотерапевтическая бригада, состоявшая из двух медсестер, каждая из которых выглядела так, словно много лет преподавала аэробику в фитнес-центре. В течение получаса они сгибали, массировали, выворачивали и растягивали руки и ноги Мэгги. Мне эти процедуры напоминали принудительные занятия йогой или какой-то другой новомодной гимнастикой, но я понимал, что на самом деле это делается для того, чтобы отсрочить, замедлить неизбежную атрофию мышц. Моя же цель была совершенно иной. Когда я обтирал Мэгги влажной, горячей губкой, мне всего лишь хотелось, чтобы она ощутила мои прикосновения и поняла: я здесь, я рядом, и я держу ее в объятиях.
– Мэг, – прошептал я, уткнувшись носом в ее ушную раковину. – Просыпайся, когда сама захочешь, ладно? Просыпайся, даже если меня здесь не будет. Просыпайся в любое время – только просыпайся.
Вооружившись полотенцем, я вытер ее насухо, потом наклонился, поцеловал в лоб, и ее палец шевельнулся в третий раз, на мгновение обвившись вокруг моего. Это слабое, беспомощное движение было похоже и на ласку, и на обещание, и я сразу почувствовал себя лучше.
Потом я погладил Мэгги по руке, ее палец расслабился, и мы с Блу на цыпочках вышли из палаты.
Остаток дня я пытался починить трактор, периодически жалея, что у меня нет под рукой Брайсовой канистры из-под «Жидкого водопроводчика». Бензин нужен был мне не для того, чтобы завести упрямый агрегат, а для того, чтобы сжечь его к чертовой бабушке.
Ближе к вечеру появился почтальон, который принес мне прекрасный подарок в виде квитанции для оплаты налога на имущество. Опустившееся к самому горизонту солнце застало меня за рулем трактора, который нехотя тащил от реки прицеп с дровами. Я заготовил их довольно много, но не потому, что в этом году Джим Биггинс меня подвел, просто я слышал, как выступавший по радио метеоролог сказал, что этой зимой нам понадобится все топливо, какое мы только сможем найти. Дрова я свалил возле сарая и принял душ. Вывалившаяся на небо луна напомнила мне о Брайсе, и я, накинув куртку, снова вышел на улицу.
Когда мы с Блу приехали в кинотеатр, привычно пробравшись под металлической сеткой ограды, Брайс уже сидел на площадке в раскладном пляжном шезлонге и смотрел «Рио Лобо». Рядом с ним валялось несколько пустых жестянок из-под пива.
– Привет, проф. Присаживайся, – сказал Брайс и швырнул в меня банкой «Старого Милуоки».
Я усмехнулся. Меня просто убивало, что такой богатый человек покупает такое дешевое пиво.
Брайс, покачнувшись, поднялся и придвинул стоявший поблизости второй шезлонг. Как только я уселся, он протянул мне еще одну банку пива, хотя я даже не открыл первую.
Фильм только начался. На экране Полковник угощал выпивкой двух конфедератских солдат, только что выпущенных из федералистской тюрьмы. Брайс отсалютовал экрану пивом и пробормотал что-то неразборчивое – я расслышал только последнее слово, и это слово было «…Джон». Потом он допил все, что оставалось в банке, швырнул ее за спину и немедленно откупорил другую, забрызгав себя пеной. Удовлетворенно вздохнув, Брайс откинулся на спинку своего кресла.
Было довольно холодно – градусов тридцать восемь
[52], но одет он был точно так же, как и несколько часов назад, когда я заезжал к нему по пути к Мэгги. Впрочем, судя по количеству пустых банок, Брайс приканчивал уже вторую двойную упаковку пива, так что холод он вряд ли чувствовал.
На экране продолжал разворачиваться хорошо знакомый мне сюжет. Полковник добрался до Блэкторна, вмешался в ссору в баре и перенес к себе в комнату потерявшую сознание девушку. После нескольких классических джон-уэйновских реплик – коротких по количеству слов, но достаточно выразительных по жестикуляции – Полковник Пьер по прозвищу Француз и девушка отправились в Рио Лобо на поиски плохих парней. На ночлег они остановились на старом индейском кладбище: приготовили ужин, допили все, что оставалось от их запасов «апачского змеиного жира» и завалились спать.
