Некоторое время мы оба молчали, наконец Аманда снова подняла вверх палец, похожий на восклицательный знак.
– Вы меня не спросили, профессор, но я все равно скажу… Если Господь действительно таков, каким Он, по Его собственным словам, является, значит, Ему будет по силам справиться и с моими истериками и… и со всеми моими вопросами.
Держа Мэгги за руку, я продолжал молчать. Аманда снова похлопала ее по лодыжкам, потом повернулась и направилась к двери.
– Профессор…
– Да? – Я взглянул на Аманду.
– Извините, что я столько говорю о себе, но… – Она снова улыбнулась и, облокотившись на дверной косяк, слегка расслабила одну ногу, давая ей отдых. – Я знаю, что у других людей тоже бывают тяжелые времена, но вы спросили, и я ответила.
Послышался шорох, и, когда я снова взглянул на дверь, Аманды уже не было. Блу старательно лизал мне колено, а тарелка с омлетом, сосисками и тостами выглядела очень… привлекательно. Капельница, через которую Мэгги вводили питательные растворы, была уже наполовину пуста, так что мы с ней позавтракали в молчании.
До девяти оставалось всего несколько минут, когда я поцеловал Мэгги в лоб, проверил, не сползли ли носки, аккуратно сложил подстилку Блу и отправился на занятия. Шагая по коридору больницы, я вдруг подумал о том, какой толстый слой бинта наложила Аманда на мою руку, она стала теперь напоминать бейсбольную биту. Судя по размеру повязки, на то, чтобы ее снять, могло уйти не меньше двадцати минут.
Глава 20
День благодарения
[41] я встречал, сидя на веранде и принюхиваясь к легкому ветерку в надежде уловить запах традиционной индейки. Увы, все мои усилия были тщетны; только из одинокого очага далеко на юге доносился до меня едва ощутимый аромат праздничного ужина.
На коленях у меня лежала стопка самостоятельных работ, которые мои студенты, как и положено, опустили в мой ящик к пяти часам вчерашнего вечера. За праздники я надеялся их просмотреть, выставить оценки и снова раздать, чтобы в оставшиеся до конца семестра недели студенты успели их переписать и исправить.
В прошлом, когда я преподавал семи различным группам одновременно, у меня выработался свой метод проверки письменных работ, который, как мне казалось, придавал процессу максимальную объективность. Начиная читать тест или самостоятельную работу, я старался не смотреть на имя и фамилию написавшего ее студента до тех пор, пока не будет выставлена оценка. Кроме того, каждую работу я читал не менее двух раз, что помогало мне не ошибиться самому и заметить рациональное зерно даже в самом безнадежном случае. Иногда, если я был в курсе выбранной студентом темы, я догадывался, чье эссе попало мне в руки, но такое случалось редко. По большей части, я понятия не имел, с чем или, вернее, с кем имею дело в том или ином случае.
Покачиваясь в качалке в такт неспешному колыханию кукурузы, я сосредоточил все внимание на четырех работах, которые выделялись среди прочих отнюдь не низким качеством или убожеством мысли. Напротив, это были очень хорошие, просто отличные работы!
Каждую из них я прочел уже дважды и все еще оставался под впечатлением от прочитанного, однако в мою душу начали закрадываться кое-какие сомнения. Наконец я взглянул на имена авторов, и мои сомнения сразу окрепли, превратившись в уверенность. Не может этого быть, думал я. Только не эти четверо. Только не в этом году и, пожалуй, даже не в ближайшее время. А может, и вообще никогда.
Прочтя по второму разу остальные работы, я снова крепко задумался и продолжал размышлять над возникшей ситуацией все воскресенье и весь понедельник.
Ответ на мои вопросы был прост и лежал, что называется, на поверхности, но в этом-то и заключалась проблема. «Как мне поступить? Выразить сомнение в честности этих четырех студентов, обвинить их в плагиате и надеяться, что они признаются?.. Я преподаватель, и у меня есть определенные обязанности. Долг, наконец… Я думаю, что они виновны. Нет, я знаю, что они виновны. А это означает, что всем четверым – конец. Стоит мне только об этом заикнуться, и их выгонят без всякой жалости. Таков порядок. Такова политика администрации колледжа…»
В общем, все было не так просто, как может показаться.
Некоторые студенты уверены, что профессорско-преподавательский состав получает зарплату из тех денег, которые они вносят за обучение, поэтому в них растет убеждение, будто лекторы, руководители семинаров и научные руководители перед ними в долгу. Они считают, будто одно то, что они появляются на занятиях, само по себе достойно восхищения, поэтому выполнять полученные от преподавателя задания им вовсе не обязательно. Разумеется, не все студенты такие. У меня было немало настоящих, способных, талантливых учеников, о которых любой преподаватель может только мечтать, потому что открывать таланты и помогать вчерашним подросткам развивать свои способности – это наша работа. Но были и другие…
Вот почему я угробил все выходные, размышляя о смошенничавшей четверке. Эти парни ступили на путь обмана и даже не особенно это скрывали. Сказать им об этом?.. Но голос в моей голове твердил, что за подобные обвинения студенты нередко подают на преподавателей в суд – и выигрывают. Я сам знал несколько таких случаев. С другой стороны…
Да, если быть откровенным до конца, в моей голове звучал не один, а два голоса. Первый бубнил: «Просто верни им работы и забудь. Какое твое дело? В конце концов, эти парни обманывают не тебя, а себя – это их будущее, и они вольны делать с ним что захотят. У тебя хватает и собственных забот!» Второй голос коротко и тихо спрашивал: «Постой-ка, приятель. Что это ты задумал?»
О, этот второй голос был достаточно суровым, он говорил весьма нелицеприятные вещи, и мне приходилось тратить немало сил, чтобы хотя бы не слушать его, не говоря уже о том, чтобы заставить его замолчать. «Я ведь просто приглашенный преподаватель, – возражал я. – Эти ребята никогда больше меня не увидят. Единственное, что им нужно, это получить хорошие оценки, а мне – мне нужно как-то дотерпеть до конца семестра, чтобы иметь возможность заплатить по счетам».
Но в глубине души я все равно знал, что все мои возражения – ложь.
Вот почему я сидел на веранде, раскачивался в качалке и перечитывал сомнительные работы в четвертый, в пятый раз, стараясь набраться уверенности. Это, кстати, оказалось не особенно трудно. У меня было четыре работы и четыре жизни, четыре судьбы, которыми нужно было правильно распорядиться.
Всего-то навсего…
Когда студенты вошли в аудиторию, я раздал им проверенные работы – все, кроме четырех. Внимательно посмотрев на их авторов – на каждого по очереди, – я сказал:
– Ваши работы меня приятно удивили. Очень хорошие работы. Можно сказать, великолепные. Если вас не затруднит, задержитесь немного после занятий, я хотел бы побеседовать с вами подробнее.
