– Он же не сможет спустить ее на воду! – сказал я, а Эймос поддакнул:
– Да, как он будет ее тащить? Это ж какая силища нужна!
И мы оказались правы. Каноэ старины Робинзона так и осталось в лесу, где он его построил.
Отрубив у наших кедров верхушки, мы связали в плот стволы, каждый из которых был около фута в диаметре, и сплавили вниз по ручью. Добравшись до реки, мы загнали наш плот на мелководье и закрепили, чтобы его не унесло течением. Бо́льшую часть работы мы проделали, не вытаскивая плот на берег. Кедровые стволы мы покрыли настилом из трех десятков более тонких деревьев. Их мы раскалывали вдоль, а плоскую сторону строгали и шкурили, благодаря чему у нас получилась настоящая, ровная палуба, да и кругляши испода плотнее прилегали к кедровой основе. В общем, у нас получился очень неплохой плот – даже Папа так сказал.
На настиле, имевшем размер двенадцать на двенадцать футов, мы построили шалаш, в котором можно было спать, и даже поставили в нем небольшую дровяную печку. Мы мечтали доплыть на нашем плоту до Мексиканского залива, но осуществлению этих грандиозных планов помешало то обстоятельство, что наша река в залив не впадала.
Весила наша конструкция, наверное, около тонны, а когда нижние бревна намокли и напитались водой – даже больше. Кедровая древесина и сама по себе очень тяжелая, поэтому наш плот имел осадку не менее восьми дюймов. Обычно мы спускались на нем вниз по реке – так далеко, как только могли уплыть за ночь, а на обратном пути цепляли плот к какой-нибудь самоходной барже, которая шла на север за грузом сои, кукурузы или какой-нибудь другой сельскохозяйственной продукции, которую местные фермеры хотели переправить на железнодорожный терминал в Брансуике. За лето мы перезнакомились почти со всеми капитанами барж, так что никаких проблем с возвращением у нас не возникало. Частенько мы плыли по реке день или два, купались, ловили рыбу, ели то, что попадалось на наши удочки, курили маисовые трубки, как Робинзон и Гек, блевали после курения, спали вволю, а вечером воскресенья забрасывали конец на проходящую баржу, и она доставляла нас обратно домой. Двигаясь на буксире, мы за каких-нибудь пять-шесть часов покрывали расстояние, на которые у нас уходило два или три дня самостоятельного плавания.
Впрочем, так бывало не всегда. Иногда во время наших путешествий мы причаливали к берегу и рыбачили несколько часов подряд, а порой и весь день. Все зависело от того, насколько хорошо клевала рыба. Потом мы снова отправлялись в путь и останавливались, только когда нам снова приходила охота порыбачить. Порой мы заплывали настолько далеко, что нас посещало смутное желание бросить плот, однако, жалея свой труд, мы так и не решились на столь радикальный шаг. Слишком много сил и сэкономленных денег было вложено нами в эту груду бревен. Кроме того, за отсутствием на баржах команды их капитаны были не прочь с кем-нибудь поболтать, что в подавляющем большинстве случаев избавляло нас от необходимости подниматься вверх по течению на веслах.
Только раз – исключительно ради спортивного интереса – мы попробовали это проделать. Спустившись по реке миль на двенадцать, мы переночевали на берегу, а потом, вооружившись тяжелыми, длинными веслами, попытались подняться по течению вверх. Не тут-то было!.. Мы были весьма прозорливы относительно несбыточных планов Робинзона, но не сумели предвидеть всех трудностей своего обратного путешествия. Впрочем, так часто бывает: об одних вещах думаешь, а другие упускаешь из вида.
А потом, лет пятнадцать тому назад, я неожиданно нашел в амбаре старый сорокасильный подвесной мотор «Энвируд», принадлежавший еще Папе. Это было даже странно – столько раз я играл или работал в амбаре, но заметил его только сейчас. Мы с Эймосом достали мотор и отвезли в город, в мастерскую Бобби, который ремонтировал всякую мелкую садовую технику. Бобби провозился с двигателем неделю, меняя шланги и сальники, но в конце концов его усилия увенчались успехом. Двигатель заработал и тарахтел довольно бодро.
Бобби также помог нам сделать из металла специальную стойку для двигателя. Просверлив бревна плота насквозь, мы закрепили ее на корме длинными болтами и подвесили мотор. В тот день нам с Эймосом казалось, будто на землю переместился рай! Двух пятигаллоновых канистр с бензином с избытком хватало, чтобы вернуться домой даже после трехдневного плавания. Больше того, иногда мы начинали наше путешествие с того, что поднимались по реке миль на десять-пятнадцать на моторе, а потом сплавлялись обратно. Старенький «Энвируд» стал, таким образом, существенным подспорьем, значительно расширив географию наших поездок, и все-таки он не был для нас главным. Ведь мы строили плот вовсе не для того, чтобы ходить на моторе. Мы мечтали сплавляться по реке вместе с течением.
Сплав по реке – это нечто совершенно особенное, ни на что не похожее, почти волшебное. Это как танец со своим внутренним ритмом, который то ускоряется, то замедляется, и, чтобы не оступиться, нужно обладать достаточно тонким слухом. Каждый, кто когда-нибудь путешествовал по реке на плоту, поймет, что́ я имею в виду. Да, вы движетесь медленно, бесшумно и плавно, но скорость и направление выбираете не вы. Никто не может управлять рекой. Человек, который отправляется на плоту вниз по течению, должен полностью довериться чему-то куда более могучему, чем он сам, и при этом не бояться оказаться между Где-то и Нигде, потому что реке безразличен пункт вашего назначения. Главное для нее – сам процесс. В противном случае все реки были бы абсолютно прямыми, как линии, соединяющие две точки в пространстве.
Я уже говорил, что у каждой реки есть свой ритм, своя музыка, и вы либо танцуете под нее, либо нет. Не имеет никакого значения, мужчина вы или женщина: в этом танце ведет всегда река, и если вы сбиваетесь с ритма, то в этом только ваша вина, потому что река ни для кого не меняет свою музыку. Хотите искупаться? Купайтесь! Хотите посидеть с удочкой? Пожалуйста! Хотите спать? Спите на здоровье. Хотите двигаться быстрее или замедлить ход? А вот это – извините… У реки только одна скорость, и она не будет мешкать, дожидаясь вас. И точно так же она не потечет быстрее ради вашей прихоти, разве только пройдут обильные дожди и вода поднимется.
Мы с Эймосом заключили договор с рекой много лет назад. Мы построили плот, оттолкнулись от берега – и ни разу об этом не пожалели. Дождь или вёдро, солнце или облака, ветер или безветрие, тепло или прохлада, полуденный зной или сырой туман по ночам – все это не имело для нас никакого значения. Мы были мальчишками, и нам очень нравилось плыть туда, куда несет река. А реку заботило только, чтобы мы двигались в ту же сторону, что и она, да еще, пожалуй, наше умение плавать, потому что ей не хотелось, чтобы мы погибли.
Реки противоположны смерти, несовместимы с нею – именно поэтому они всегда текут. Вы можете утонуть, погрузиться на дно и пролежать там несколько дней, все больше разбухая и надуваясь. Вы можете зацепиться за корягу, и тогда окуни и густера́ обглодают ваши нос и губы, но рано или поздно река все равно выбросит вас на берег. Вода вытолкнет вас, выплюнет, как кит – Иону. Утонув, вы никогда не попадете туда, куда течет река, и это только справедливо, потому что ее танец – сама жизнь, а мертвые не танцуют.
