– Что у вас с рукой, профессор?
Я поспешно опустил закатанный рукав рубашки, браня себя за то, что не сделал этого раньше. (Впрочем, кто же знал, что Аманда явится на занятия вскоре после меня?..) На моем левом предплечье зияла довольно обширная рана, покрытая не до конца подсохшей, все еще сочащейся сукровицей коркой.
– Ничего особенного… Небольшое столкновение с одной очень строптивой свиньей, – солгал я. На самом деле я сам нанес себе эту рану, когда пытался землей стереть с руки засохшую кровь Мэгги. Грубая земля пополам с песком расцарапала кожу, в царапины попала грязь, и рука воспалилась, но я не придавал этому значения. Пожалуй, только сейчас до меня дошло, что рана у меня на руке бросается в глаза.
Аманда, похоже, поняла, что я что-то недоговариваю.
– Когда будете в больнице, найдите меня: я промою вам рану и как следует забинтую. Ведь вы же не хотите получить заражение крови, правда? Я хорошо знаю, как это бывает. Даже пустячная царапина может причинить немало неприятностей, если не заняться ею вовремя.
Потом Аманда села на прежнее место – у окна в левом ряду, а я засунул раненую руку поглубже в карман. Лучи утреннего солнца, пробиваясь сквозь листья магнолий, успели основательно нагреть воздух в комнате. Потолочные вентиляторы были настроены на «легкий бриз», но растущая температура заставила меня переключить их на «сильный ветер». Только после этого начало ощущаться хоть какое-то движение воздуха.
В аудиторию вошел Мервин, и я сказал:
– Доброе утро.
– Угу… – отозвался он. Очевидно, сегодняшнее утро не казалось ему добрым. Я слышал, как Мервин пробормотал себе под нос: – Черт, здесь жарче, чем под хвостом у енота!
Следующим появился Рассел. Кивнув мне на ходу – «Доброе утро, профессор!», – он сел в левом ряду, потер глаза, промокнул лоб полотенцем и уставился в окно.
Кой бесшумно скользнула в дверь и, не сказав ни слова, заняла прежнее место в дальнем углу аудитории. Покамест все мои студенты демонстрировали верность рутине.
Я двинулся вдоль прохода к дальней стене и, остановившись у предпоследней парты, улыбнулся как можно приветливее.
– Доброе утро, Кой. У вас просто замечательные солнечные очки, но, боюсь, из-за них вы не заметили, что в аудитории есть кто-то еще.
Кой робко улыбнулась и, поглядев на меня поверх очков (мне были видны лишь белки́ глаз), чуть слышно прошептала:
– Извините… Доброе утро, профессор.
Отдав, таким образом, дань приличиям, она снова наклонила голову и, прижав ко лбу ладонь, продолжила читать раскрытую перед ней книгу.
Я вернулся к доске, сосчитал сидящих за столами студентов, сверился со своей схемой и, повернувшись к аудитории лицом, уселся на край стола, свесив ноги. Студенты сразу поняли, что я собираюсь что-то сказать, и притихли, устремив на меня подозрительные взгляды.
– Итак, приступим. Достаньте листок бумаги и…
Аудитория разочарованно застонала.
– В чем дело? Разве я не говорил вам на прошлом занятии, что сегодня мы будем писать контрольную работу?
Рассел обернулся к Аманде, которая уже положила перед собой листок бумаги и карандаш.
– Слушай, не одолжишь листочек? Я сегодня забыл…
Листок попросил и Мервин. У Юджина и Алана бумага нашлась.
Все мои контрольные работы состояли из десятка вопросов. За семестр студентам полагалось написать около двадцати контрольных, однако выставленные за них оценки составляли не больше пяти процентов итоговой оценки, так что особенно трястись из-за одного-двух лишних баллов не имело смысла. Правда, тем, кто не пропустил ни одной контрольной, я собирался накинуть к итоговой оценке еще десять процентов, однако никто из студентов об этом не знал. Как бы там ни было, придуманная мною система работала достаточно неплохо. Сознание того, что по пройденному материалу предстоит писать контрольную, вкупе с нежеланием на ней провалиться, заставляли таких, как Мервин, читать или по крайней мере просматривать тексты, которые иначе они не взяли бы в руки.
– Вопрос первый, – сказал я, и мои студенты, склонившись над партами, взяли карандаши на изготовку. – Как вас зовут?
Все рассмеялись, а Мервин сказал:
– Вы с самого начала пришлись мне по душе, профессор!
– Вопрос второй. Откуда вы родом?
Мервин улыбнулся и облизал губы. Аманда быстро написала ответ и снова посмотрела на меня. Кой писала не поднимая головы. Насколько я мог судить, даже выражение ее лица нисколько не изменилось. Рассел забросил ноги на ближайший стол.
– Вопрос номер три. Ваш любимый цвет.
Мервин, поняв, что контрольная не такая уж страшная, и почуяв шанс отличиться, начал воспринимать меня чуть серьезнее.
– Молодцом, проф!
– Вопрос четвертый. Почему?
– Что-что? – Лицо Мервина напряглось, отразив искреннее недоумение. – Что «почему»?.. Я что-то не врубаюсь.
Остальные писали без комментариев. Мервин, однако, ждал объяснений, и я повторил вопрос в более доступной форме:
– Напиши, почему этот цвет – твой любимый.
Мервин покачал головой.
– Но как вы будете оценивать, правильный или неправильный ответ я дам?
Рассел, Юджин, Алан, Би-Би, Эм-Эм и Джимбо ждали, что я скажу. Остальные яростно писали.
Я покачал головой.
– Можете не спешить. Я дам вам столько времени, сколько понадобится.
Мервин опустил голову и пробормотал вполголоса:
– Откуда мне знать, почему мне больше всего нравится тот или иной цвет? Он мне просто нравится, и все!..
– Вопрос номер пять…
Мервин стремительно поднял руку.
– Погодите, я еще не написал!
– Ты сможешь вернуться к этому вопросу в конце занятия. – Я поднял голову и посмотрел на остальных студентов. – Итак, пятый вопрос: какую профилирующую дисциплину вы выбрали в качестве специализации?
Выдержав паузу, я продолжил:
– Почему?
Мервин швырнул карандаш на стол и посмотрел на меня с нескрываемым отвращением.
– Подождите, профессор! Я не успеваю!
– Седьмой вопрос. Сколько у вас братьев или сестер?..
В аудитории становилось все жарче. Солнце поднялось еще выше и шпарило вовсю. Вентиляторы гоняли раскаленный воздух, не приносивший никакого облегчения.
– Вопрос восьмой. Сколько вам лет?
– Кажется, такие вопросы задавать нельзя… – пробормотал Мервин.
Я улыбнулся.
– Ты же не на собеседовании, и я не собираюсь брать тебя на работу. Просто ответь на вопрос. Это нетрудно.
Несколько человек рассмеялись, а Мервин надулся.
