Сквозь застекленную часть двери, ведущей в среднюю часть храма, я увидел пастора Джона, который не спеша двигался по проходу между скамьями. На нем была пурпурная мантия, а в правой руке он держал довольно потрепанную книгу. С тех пор, когда я видел его в последний раз, пастор заметно постарел, а его волосы совсем побелели.
Служка бесшумно отворил дверь и шагнул вперед. Слева и справа от прохода, на скамьях с прямыми спинками сидели, тесно прижавшись друг к другу, три или даже четыре сотни человек. Опоздавшие – те, кому не хватило места, – устроились на складных стульчиках вдоль стен, в проходе и позади скамей, и я невольно подумал, что, окажись здесь пожарный инспектор, пастору Джону не миновать крупного штрафа.
Дальняя от меня стена имела полукруглую форму; там размещалась алтарная часть с ограждением, на ее краю стояла кафедра, на которую только что поднялся пастор Джон. За его спиной я увидел орга́н, возле которого стояли сорок или пятьдесят человек, которые время от времени восклицали: «Аминь!» и «У-ум-хумм!» (или что-то в этом роде). Церковные скамьи, похоже, делали какие-то умпа-лумпы
[22] – настолько они были маленькие. Впрочем, мне не показалось, будто размеры скамей здесь кого-то волнуют. Сиденья на них, кстати, были мягкими, но я лично посидел бы и на жестких – было бы где повернуться.
Пока я предавался этим праздным размышлениям, служка зашагал по центральному проходу, явно намереваясь провести меня к самой кафедре, где на первом ряду сидела Аманда, рядом с которой – о чудо из чудес! – оставалось единственное на весь храм свободное место. Я пытался остановить Мистера Зубастика – я откашливался, окликал его громким шепотом, хотел даже свистнуть, – но Аманда обернулась, увидела меня и стала двигаться на скамье, чтобы освободить побольше места. Делать было нечего, и я пошел за служкой, продолжая по инерции бормотать себе под нос какие-то слова.
Добравшись до переднего ряда, служка обернулся ко мне и кивнул. При этом он не переставал улыбаться, и я невольно вздрогнул при виде его многочисленных зубов. Чувствуя, что моя рубашка начинает липнуть к телу, я поспешил усесться на указанное место.
– Здравствуйте, профессор, – шепнула мне на ухо Аманда, снова складывая руки на животе. – Я так и думала, что вы зайдете.
Я опустил глаза и ничего не ответил. Разглядывая ковер под ногами, я заметил, что Аманда скинула туфли. Понять, почему она это сделала, было нетрудно: ее ноги, от природы довольно маленькие, отекли и распухли, как у слона. Подняв взгляд, я увидел, как пастор Джон, прервавшись на середине фразы, взмахнул руками и приложил палец к губам, призывая паству к тишине.
Когда собравшиеся затихли и перестали шептаться обо мне, пастор Джон сказал:
– Позвольте представить вам профессора Дилана Стайлза, который только что присоединился к нам. Как вы знаете, мы уже несколько недель молимся о его жене Мэгги, которая тяжело больна…
– Точно, – сказал кто-то за моей спиной. На другом конце зала кто-то пробормотал что-то вроде «Ум-гум», а еще дальше, но слева от меня, женский голос произнес:
– Аминь.
Перейдя к противоположному краю алтарного возвышения, пастор сказал:
– Пожалуйста, не забудьте поприветствовать профессора, когда мы закончим. – Он улыбнулся, посмотрел на меня, снова перевел взгляд на свою паству и добавил: – Но не раньше!..
Пастор Джон слегка развел руками и снова повернулся ко мне. Пот струился по его лицу, как вода из неисправного крана.
– Добро пожаловать, сынок…
Мне показалось, что он хотел добавить что-то еще, но промолчал. Вместо этого он без малейшей паузы продолжил свою проповедь прямо с того места, на котором прервался минуту назад, слегка постукивая Библией по кафедре. Судя по реакции остальных, я появился в кульминационный момент его речи. Минут через пять, приведя аудиторию в состояние, близкое к маниакальному неистовству, пастор Джон закончил и опустился в широкое, украшенное затейливой резьбой кресло рядом с хором.
Заиграл орган, и я почувствовал, что подмышки у меня промокли насквозь. В церкви, как и в моей аудитории в колледже, было невыносимо жарко. Несколько женщин обмахивались сложенными газетами, стараясь не отставать от потолочных вентиляторов, которые лишь гоняли с места на место горячий воздух. Со лба у меня тоже текло, и я поминутно вытирал его рукавом рубахи.
Вскоре органная музыка оборвалась, и на алтарном возвышении установилась тишина, нарушаемая лишь шорохом облачений хористов. Подняв голову, я увидел, что служки выводят хор к ограждению алтаря. Это могло означать только одно.
Причастие.
Остановившись у перил, хористы дружно опустились на колени. Пастор Джон прочел молитву, после которой его помощник двинулся вдоль облаченных в пурпурные одеяния хористов, вкладывая каждому в сложенные ковшиком руки белые облатки.
– Тело Христово, Хлеб Небесный… – повторял он.
После того как хористы проглотили святой хлеб, настал черед пастора Джона. Держа в руках большую серебряную чашу, он тоже двинулся вдоль рядов:
– Брат Майкл, прими Кровь Христову… Сестра Энни, вкуси от Чаши Спасения…
Когда он закончил, хористы так же дружно встали с колен и вернулись на свои места. Там они сели и, слегка покачиваясь в унисон с самодельными веерами женщин, начали негромко петь. Как и мое кукурузное поле, церковь пастора Джона никогда не замирала в покое.
В следующую минуту рядом со мной снова появился Мистер Зубастик. Деликатно, но настойчиво он манил меня за собой, сгибая и разгибая ладонь, но я продолжал смотреть прямо перед собой, делая вид, будто не замечаю его знаков.
– Не бойтесь, профессор, – шепнула мне Аманда. – У нас не как у католиков. Вы можете причаститься вместе с нами.
Тем временем прихожане, сидевшие в первом ряду с противоположной стороны прохода, вставали и по одному подходили к ограждению. Мистер Зубастик снова поманил меня рукой, и я слегка нахмурил лоб.
Пастор Джон сделал знак органисту, который тотчас перестал играть, а сам повернулся к алтарному ограждению. Не глядя ни на кого конкретно, он обратился сразу ко всем:
– Вам всем прекрасно известно, как я отношусь к тому, что́ происходит на этом святом месте… – Пастор взмахом руки показал на перила алтаря. – Поэтому, прежде чем вы подойдете сюда, каждый из вас должен хорошенько подумать о том, зачем он здесь. – Его речь звучала отчетливо и твердо, слова были точны, и за каждым чувствовалась глубокая внутренняя сила. Выдержав крошечную паузу, пастор Джон переложил чашу из одной руки в другую, достал носовой платок и вытер щеки и лоб.
– Каждому из вас предстоит сделать выбор… Вы можете подняться со скамьи и пройти по проходу вслед за другими прихожанами, мимоходом осуждая тех, кто в среду вырядился в лучшее воскресное платье. Вы можете думать о том, насколько вы проголодались, и мечтать, что́ и сколько вы съедите, когда выйдете отсюда. Потом вы встанете на колени, кивнете, получите кусочек хлеба и глоток вина и вернетесь на свое место с мыслью о том, что хлеб черствый, а вино – дешевое… – Пастор Джон снова вытер лоб платком, а потом аккуратно сложил его и убрал в карман. – Либо… – Он снова переложил чашу в другую руку. – Либо вы можете встать и приблизиться к этим перилам с трепетом и страхом… – Глухой ропот и перешептывания в толпе стали громче. – …Держась за рассохшиеся балясины, вы прислоните к перилам свою сумку или пакет, чтобы преклонить колени… – Пастор Джон возвысил голос, с легкостью перекрывая поднявшийся ропот. – …Вы сложите руки, чтобы с благоговением принять частицу Тела Господня, вы положите ее на язык и почувствуете, какая она сухая и твердая, вы проглотите ее и почувствуете, как в вас нарастает странный голод. Потом настанет черед чаши… – Пастор обеими руками поднял чашу высоко над головой, и я заметил, как под облачением вздулись его крепкие мускулы. – …Вы сделаете глоток и почувствуете жар огня и сильный виноградный запах, ощутите, как впиваются в ваши локти острые щепки, вы поднимете взор и увидите этот крест! – Пастор, не оборачиваясь, показал себе за спину. – И тогда вы просто протянете руку и коснетесь окровавленных мозолистых ног, почувствуете, как живая, красная и липкая кровь струится по вашим пальцам, затекает под ремешок часов и скапливается в сгибе локтя. Вы склоните голову и прильнете к Его ногам, пробитым грубым, ржавым гвоздем, вы ощутите смертную дрожь Его членов, вы вложите персты в рану на Его боку и увидите запекшуюся кровь на Его челе, истерзанном колючими шипами, вы вдохнете запах уксуса и желчи, коснетесь Его исхлестанной спины и услышите хрип, заглушающий звук Его дыхания!..
