На этот раз меня прервал голос с последней парты в левом, ближайшем к окну ряду. Его владелец носил длинные, до плеч, косички-дреды, свалявшиеся как войлок. Входя в аудиторию, он проходил мимо моего стола, и я почувствовал исходящий от него сильный запах табака и чего-то еще. Возможно, гвозди́ки. Что бы это ни было, воняло от него капитально. Глаза у парня как-то подозрительно блестели, а белки́, испещренные красными прожилками, напоминали дорожную карту.
– Знаете, профессор, по-моему, никому из нас не хочется здесь торчать, да еще в такую жару. Почему бы нам не свалить прямо сейчас?
По комнате снова пронеслась волна веселья. Мервин шлепнул ладонью по поднятой ладони Рассела и хлопнул по плечу Юджина. Я заглянул в свой список и начал сначала.
– А ты у нас, кажется, Би-Би? – сказал я, идентифицировав смутьяна. – Что ж, похоже, что именно из-за своего нежелания «здесь торчать» ты и очутился в этой аудитории во второй раз. Скажи, ты действительно решил повторить уже сделанную однажды ошибку? – Я оглядел аудиторию. – Кстати, остальных это тоже касается. Я никого здесь насильно не держу и держать не собираюсь. Если хотите уйти – уходите сейчас.
Смех сменился тишиной. Разглядывая вытянувшиеся, посерьезневшие лица студентов, я подумал, не слишком ли круто я за них взялся.
– Ну, с этим всегда успеется… – сказал кто-то в середине правого ряда, и я быстро сверился со своей шпаргалкой, где было отмечено, кто где сидит. Шарлен Грей.
– Скажите, мистер Стайлз, – спросил кто-то еще, – это не к вашему деду съезжались за консультацией все окрестные фермеры? Я слышал, он давал людям советы по дороге в скобяную лавку и обожал строить церковные шпили. Говорят, шпили всех окрестных церквей – его рук дело. Люди прозвали его Папа Стайлз…
– Твоему описанию соответствует немало людей, но в данном случае ты попал в точку. Это действительно мой дед, хотя я и звал его Папой, как большинство наших соседей. И он действительно знал толк в растениях и почвах и был неравнодушен к шпилям.
Мервин откинулся на спинку стула, вскинул подбородок и показал пальцем куда-то на потолок.
– Скажите мне вот что, профессор… Как получилось, что внук простого фермера, пусть даже он разбирался в кукурузе и умел строить церковные шпили, учит нас литературному английскому? Я хочу сказать… – Он поочередно обернулся сначала через одно, потом через другое плечо, словно призывая остальных в свидетели. – …Не очень-то вы похожи на профессора! С чего вы взяли, будто сможете чему-то нас научить?
На этот раз в аудитории установилась настоящая тишина, словно кто-то невидимый нажал клавишу «Пауза». Всего три с небольшим минуты прошло с начала занятия, а мои отношения с группой уже уперлись в тупик.
Больше всего меня удивило не то, что Мервин задал мне этот вопрос. Если не считать очков в тонкой золотой оправе, которые я надеваю для чтения, я действительно выгляжу как человек, чье место за рычагами трактора, а не на преподавательской кафедре. Коротко подстриженные светлые волосы, клетчатая рубашка, выгоревшие джинсы «Рэнглер» и ковбойские сапоги – все это плохо сочетается с преподаванием литературного английского, так что вопрос, в общем-то, был закономерным. Конечно, Мервин мог бы выразить свою мысль поделикатнее, но в целом его недоумение было вполне оправдано. Откровенно говоря, я и сам несколько раз спрашивал себя о том же самом. Поразило же меня другое – то, что у Мервина хватило смелости этот вопрос задать.
– Как получилось, что я учу вас английскому? – повторил я. – Думаю, я просто оказался под рукой как раз тогда, когда колледжу потребовался преподаватель соответствующего профиля. Если хотите знать подробности, обратитесь к декану Уинтеру. А теперь давайте вернемся к нашему предмету, – добавил я, чувствуя, что теряю почву под ногами. – Итак, наш курс включает…
– Но мне вовсе неинтересно, что скажет декан Уинтер, – снова перебил меня Мервин. – Я хотел бы знать, что скажете вы, профессор.
По аудитории снова пронеслись тихие смешки и хихиканье. Мервин, свободно расположившись за своим столом, смотрел на меня чуть ли не с чувством собственного превосходства. Как и хотел, он оказался в центре всеобщего внимания и теперь получал удовольствие, играя заглавную роль в своем маленьком спектакле.
Я подошел к его столу и встал так, что мыски наших ботинок почти соприкасались. Честно сказать, я не знал, сумею ли выразить свою мысль так, как следовало бы; сейчас мне вообще было не до педагогических изысков. Телом я был в аудитории, но душа моя рвалась в больничную палату к Мэгги, и сосредоточиться на своей непосредственной задаче было довольно трудно. Тем не менее я все-таки решил попробовать. Сделав глубокий вдох, я сказал:
– Если тебе так хочется строить из себя шута, Мервин, валяй, действуй. Я не возражаю. – Я показал рукой на остальных. – Думаю, в этой аудитории конкурентов у тебя не будет… Что меня действительно заботит, так это то, сумеешь ли ты успешно сдать экзамены по окончании курса. Быть может, тебе это невдомек, Мервин, но твое умение смешить окружающих является вторичным по отношению к твоей способности последовательно мыслить и ясно излагать свои мысли в письменной форме. Надеюсь, мы поняли друг друга? – С этими словами я облокотился о стол обеими руками и, наклонившись, посмотрел парню прямо в глаза.
Это сработало. Мервин нехотя кивнул и сразу же отвернулся. Я заставил его раскрыть карты, и остальные это увидели. Больше того, я выставил Мервина на посмешище, что, строго говоря, является крайней мерой, прибегать к которой следует только в самом сложном случае. Впрочем, я своего добился: никто из студентов больше не шуршал бумажками, не пытался соревноваться со мной в остроумии и не таращился в окно.
Что ж, посмотрим, что будет дальше.
Выпрямившись, я вернулся к своему столу и, присев на край столешницы (мне это было необходимо, так как у меня отчего-то подгибались колени), прочел еще несколько организационных объявлений и вкратце познакомил слушателей с учебным планом. Студенты слушали внимательно, и я понял, что выиграл первое очко.
Пожалуй, для первого занятия этого было достаточно.
Мое знакомство со студентами, включая препирательства с Мервином, а также организационные вопросы, заняли от силы минут пятнадцать. Закончив, я сказал:
– Здесь слишком жарко, чтобы вы могли нормально соображать, так что на сегодня мы, пожалуй, закончим. Жду вас во вторник. – Я собрал со стола бумаги и начал укладывать их в небольшой рюкзачок, который нашел дома на антресолях. – У каждого из вас должен быть экземпляр учебной программы, рекомендую внимательно ознакомиться с тем, что там написано. Я не могу просветить вас на этот счет, потому что я ее не составлял. До встречи.
Мои ученики дружно двинулись к выходу, переглядываясь и перешептываясь на ходу. Вскоре аудитория опустела, а я подумал: «Вот странно, на урок они собирались минут десять, а сейчас их как ветром сдуло, и тридцати секунд не прошло. Может быть, я сказал им что-нибудь не то?»
Единственным, кто задержался возле моего стола, была Аманда Ловетт. Положив ладонь на живот, она спросила:
