– Здесь есть врач. – Это я пытаюсь его успокоить, но ему не смешно.
– Сейчас позову ваших детей.
– Нет-нет, не надо, все в порядке. Просто я разволновался, ведь подумайте: в этой бутылке голос моей жены.
Начинающий дурак считает меня законченным дураком, а главное – он считает тебя «покойной»!
Я же прекрасно понимаю, что твой голос исчез вместе с тобой, что не услышу его, открыв бутылку, но все-таки верю, что услышу, как верил отцу, когда он подносил мне к уху раковину и предлагал послушать голос океана. Спиральная раковина устроена по закону золотого сечения, как и пестик цветка, и пирамиды, и соборы… Ты была для меня золотым сечением, Лу. Я исполню твою последнюю волю. Потому что люблю тебя и потому что хочу знать, что ты нам написала. Но ты не права. Наши дети счастливы.
Самые ужасные пациенты – родственники врачей, их труднее всего вылечить. Мало того. Даже самый простой аппендицит не проходит у детей врача без осложнений, а у его родителей непременно будут проблемы с обезболиванием… По себе это знаю. У Сары не рассеянный склероз, у нее орфанное заболевание, у тебя не было синдрома Альцгеймера – была крайне редкая патология, которая сказалась и на памяти. Кто в нашей семье следующий?
Нотариус пошел за детьми. Ох и жизнь меня ждет впереди…Ты отравила мне ближайшие два месяца, любовь моя. Ну а что вообще мне без тебя остается? Двузначная цифра прожитых нами вместе лет и стозначная – случаев, когда мы вместе так весело смеялись.
Вылезаем из такси у лорьянского морского вокзала. Корабль, который островитяне называют почтовиком, а туристы – паромом, выходит из гавани и направляется к Груа. Мои земляки рассаживаются внутри, туристы и дачники занимают места на палубе и глазеют на океан. Море спокойное, корабль не качает. Жаль, я бы порадовался, если бы Альбена то и дело бегала поблевать.
Сара входит в лифт вместе со стариками и беременными, выходит, садится в салоне у иллюминатора, засовывает палку под сиденье. Мужчины пялятся на нашу дочку, она к этому привыкла, ей наплевать на их взгляды, зато им страшно интересны ее длинные светлые волосы, ее дымчатые глаза (ни дать ни взять – топазы), ее облегающий жакет, ее затянутые в джинсы ноги. Она – воплощенная чувственность. Сириан и Альбена поднимаются на верхнюю палубу вместе с толпой туристов. Летом и зимой туристы на Груа бывают двух сортов: любители походов с рюкзаком за спиной, с посохом в руке – и притворщики в новеньких матросских или рыбацких куртках и палубной обуви
[35]. Эти последние обычно просиживают весь отпуск в портовом кабаке.
Я остаюсь на границе между двумя мирами – на нижней палубе, но снаружи, там, где курильщики. Я бросил это занятие двадцать лет назад, чтобы доставить тебе удовольствие, но сейчас прошу сигарету у какого-то смутно знакомого парня и вот так, ухватившись за натянутый между стойками леер, с бычком в зубах, вдыхаю дым, глядя на море. Жду, когда минуем Курро
[36], потом спускаюсь и сажусь рядом с Сарой. Туристы, которые видят нас впервые, считают, что я слишком для нее стар, и тихо меня ненавидят.
– Тяжелый день, да, пап?
– Я никогда не обманывал твою маму, Сара.
Она усмехается:
– Патрис научил меня очень важному: никогда никому нельзя верить.
С твоим уходом, Лу, открылся ящик Пандоры. Вчера Сириан и Маэль сидели в одной церкви, в жизни бы не поверил, что такое возможно, а сегодня Сара произнесла имя своего бывшего…
– Что он, этот крокодилий нотариус, сказал тебе, когда мы вышли?
– Твоя мама мне кое-что поручила, но я пока не имею права открыть вам, что именно.
Мы смотрим в иллюминатор на воду, вдруг Сара оборачивается:
– Папа, прости! Я не помогала тебе во время маминой болезни, но это было выше моих сил. Если ты решил, что ей будет лучше в пансионате, значит, ей там на самом деле было лучше.
– Ничего я не решал, она не оставила мне выбора.
– По крайней мере, она была не одна, у нее всегда был ты. Одиночество ужаснее всего на свете.
В голове у меня воет сирена. Тревога! А ведь пять минут назад я бы поклялся, что моя дочь отнюдь не тяготится отсутствием у нее мужа, семьи. Наш корабль приветствует гудком встречный, тот, что идет от Труа к Лорьяну.
– Я приеду на Рождество, папа. А вот Сириан… Зная Альбену, предположу, что она плешь проест мужу, чтобы он изменил своим обычаям. Раньше ей не к чему было прицепиться, чтобы тебя изничтожить, теперь она это сделает с радостью.
Ты знала, чему меня подвергнешь, Лу. В горле комок. Думаю о том, какими дети были когда-то, какими они были дружными, как любили говорить на островном диалекте. Они «болели островом», как говорят на Груа. Когда они в детстве ругались, непременно добавляли в конце каждой фразы gast!
[37] – а выросши, променяли бретонского льва на голову теленка в «Прокопе»
[38]. Сириан уже подростком смотрел на всех свысока, Сара оставалась милой и забавной девочкой. По субботам – помнишь? – они ходили на балы, которые устраивались аристократами и зажиточными семьями, чтобы дети женились и выходили замуж за людей своего круга. Когда пришел черед устраивать такой бал для Сары, твой отец пригласил гостей в оранжерею замка, и вечер получился фантастический. Сириан в парадном костюме выглядел лучше всех, Сара в длинном платье была просто обворожительна. А потом они стали готовиться к этому проклятому конкурсу.
– Твой брат так и не смирился с тем, что не поступил в Икс…
– И обозлился на меня за то, что поступила! А с тех пор, как я стала работать в кино, злится еще больше. Говорит, что я попусту теряю время.
– Ты самая прекрасная терялыцица времени на свете!
– Альбена считает иначе. Знаешь, что она мне вчера как бы между прочим выдала? «Я очень беспокоюсь за Шарлотту: твоя болезнь, болезнь Лу – наследственность-то у вашей семьи препаршивая!»
