– Я врач, Лу, я спасаю людей, а не убиваю их. А тот человек, о котором ты вспомнила, был обречен, он уже практически был мертвецом. И я обещаю: если, не дай бог, увижу тебя в таком состоянии, как он, обещаю остановить твое сердце. Так тебя устраивает?
Ты яростно замотала головой – нет, так тебя не устраивало. Твой дедушка, единственный из всей семьи, кто рассказывал тебе о матери, по твоему мнению, не заслужил доставшейся ему участи, не должен был стать таким, каким стал. Но я понапрасну взывал к твоему разуму:
– Но зачем тебе заботиться об этом в сорок шесть лет?
Мы тогда допоздна засиделись у моря, прижавшись друг к другу Чайка прикончила наши бутерброды. Ты настаивала. Ты приводила веские аргументы. В конце концов ты расплакалась. И я сдался, решив, что мы поговорим об этом позже, что сейчас все дело в твоем настроении, что согласие ни к чему меня не обяжет… Ты подарила мне незабываемый, волшебный поцелуй, «поцелуй имени 21 июня», потом вынула из кармана листок бумаги и написала на нем: Мы, нижеподписавшиеся, Жо и Лу, будучи в здравом уме и твердой памяти, заключаем сегодня этот договор о том, что в случае необходимости безотлагательно поможем друг другу освободиться. Поставила дату, подписала, я тоже – чтобы осушить твои слезы. Ты навернула листок с договором на палец и засунула рулончик в пустую бутылку. Потом приблизила губы к горлышку, что-то – я не слышал что – туда, в бутылку, прошептала, потом сцарапала ногтем последние буквы с этикетки, чтобы осталось только начало слова. «Мерси».
Жо – остров Груа
Солнце проливает с неба лучи света на почтовик, на яхты, на рыбаков, на причал и людей на нем, на машины, на собак, на чаек. Сара одолжила мне айпод, и я всю дорогу слушал музыку из альбома Дидье Скибана «Остров Молен», она мне помогала. Вынимаю наушники, спускаюсь по трапу, бутылка оттягивает карман.
– Эй, Систоль! Папа!
Оборачиваюсь. Дети пришли меня встречать. Занимаем столик на террасе «Стоянки», заказываем мюскаде. Соаз приносит три рюмки. Вынимаю из кармана бутылку, внутри которой ты – будто джинн. Слова, которые ты прошептала туда, внутрь, теперь и в моем сердце.
– Мне не удалось вытащить письмо вашей мамы.
– У Соаз точно найдется все, что нужно, – говорит Сириан.
Идет к бару и возвращается с куском бечевки, складывает эту бечевку вдвое, делает петлю, просовывает петлю в бутылку так, чтобы захватить ею бумаги, потом осторожно вытягивает наружу – и вот они, листки. Разворачиваю пресловутый, не выполненный мной договор, затем протягиваю Сириану твое письмо, он передает его Саре, и дочка начинает читать вслух.
11 августа
Пишу вам, всем троим, из своей комнаты в пансионате. Знаю, Жо, что ты не поможешь мне уйти, пусть даже и подписал договор. Стоило выходить за медика!
Сириан, Сара, я сыграла с вами злую шутку, простите меня. Я сознательно навела вас на мысль, будто ваш отец мне изменял. Предал – да, но не изменял. Он никогда не позволял себе вольностей с другими женщинами, хотя и не стеснялся ими любоваться. Десять лет назад, на пляже Гран-Саблъ, я заставила его пообещать мне помощь в случае, если у меня откроется неизлечимая болезнь, если я буду слишком страдать или сойду с ума. Мужчинам не устоять перед слезами, и он пообещал – только чтобы я успокоилась. Я знала, что он этого обещания не выполнит, но мне так было легче.
Вам повезло родиться в особенной, исключительной семье, но у всякой медали есть оборотная сторона: вы мало видели отца. Каждому из вас выпали на долю свои раны и свои испытания, но вы мужественно справлялись с ними. Этой своей не слишком удачной выдумкой я хотела столкнуть вас и принудить к тому, чтобы открыли себя самих и друг друга. Если мой замысел удался, вам уже удалось спрясть связующую нить. Ваш отец не хотел моего переезда в пансионат, я его заставила. Потому что чуть не изуродовала Помм, облив ее кипящим кофе. У меня тогда был провал в памяти, и я ее не узнала.
Вы трое подарили мне огромное счастье. С тобой, Жо, я научилась радостно изумляться жизни. Желаю вам того же. А вся моя ужасная стряпня была щедро приправлена любовью.
Надеюсь, Помм и Шарлотта станут свободными радостными женщинами. Нас делают счастливыми не дети и внуки, на нас действует любовь, которую они излучают и которой мы сами их окружаем.
Никто не знает, от чего умрет, но каждый может решить, как ему жить. Жо, я поставила тебя перед необходимостью узнать наших детей, и это помешало тебе опустить руки и погрузиться в отчаяние. Ты не дал мне покончить с собой, я тебе отплатила тем же. Поскольку я тебя опередила в пути сюда, наверх, я сама закажу для нас самый лучший столик в небесном звездном ресторане. Любовь к тебе меня пьянила, у меня кружилась голова от твоих слов, но мне хотелось пить их и пить снова.
Какое же тебе спасибо за Груа! Кусочек неба над этим островом совсем не похож на другие. Волны, которые ласкают изрезанный берег, земля, скалы, дрок и низенькие каменные стенки, тунец на шпиле церкви, бухты и сами островитяне – все здесь редкостное, все уникальное, все удивительное и могущественное. Груа – вишенка на торте, только не на моем горелом, не на волшебном от Мартины, нет, это вишенка на чумпоте. У меня слабость к вам, gast!
Лу
6 февраля
Жо – остров Груа
Идем домой все вместе, примеряясь к шагам Сары. Я только что – запоздало – сделался отцом. Альбена на кухне играет с девочками в «Монополию». Вот она ставит на Рю де ла Пэ красный отель и смотрит на Сириана, а он кивает и объявляет:
– Мы с Альбеной хотим сообщить вам новость. Я вздрагиваю. Они решили развестись? Они ждут ребенка?
– Мы решили купить дом на Груа. Чтобы приезжать сюда на выходные и каникулы, быть рядом с тобой и Помм, но не обременять тебя, папа.
Помм улыбается до ушей и становится очень похожа на Пакмана
[146], а я говорю, обращаясь к своему засранцу-сынку:
– Издеваешься?
– Мы думали, ты будешь рад…
– Мой дом недостаточно хорош для вас? – Видела бы ты его рожу, моя бализки! Усмехаюсь: – Да я шучу, Сириан. Не одна же твоя мама имеет право на неудачные шутки, правда? Замечательная новость. Прошу тебя только вот о чем: катайся по острову на другой машине, не на своем танке, это можно?
Сириан соглашается. Открывается входная дверь. Мы все дома, кто же там?
